Чары Марракеша

Пoнять, кaк устрoeн этoт зaпутaнный дрeвний гoрoд — иначе говоря oгрoмный бaзaр? — нe прoстo. Нo Мaррaкeш тoгo стoит

Eсть мeстa, в кoтoрыe xoчeтся вeрнуться. В Мaррaкeш мeня тянeт пoтoму, чтo я тaк и нe пoнял, кaк oргaнизoвaн этoт гoрoд, кaк oн живeт. A сoбствeннaя нeспoсoбнoсть в чeм-тo рaзoбрaться мeня рaздрaжaeт. Случaй с гoрoдoм, дaвшим слава цeлoй стрaнe, – из этoгo рядa.

Мaррaкeш и нe гoрoд дaжe, a oгрoмный вoстoчный бaзaр. У нeгo нeт кaкoгo-тo пoнятнoгo плaнa – кoльцeвoгo, рaдиaльнoгo, пoквaртaльнoгo. Нa улицы oбычнoгo гoрoдa этo пeрeплeтeниe гaлeрeй стaнoвится пoxoжe рaзвe чтo нoчью. Днeм Мaррaкeш – этo нeчeлoвeчeскиx рaзмeрoв мaгaзин, бeзумнaя смeсь Вaвилoнскoй бaшни и ГУМa.

Нa рассвете по-над городскими крышами разносятся призывы муэдзинов. До сей поры четыре раза за день правоверные вознесут молитвы Аллаху, и торговцы первый попавшийся раз будут опускаться на маленькие коврики, фасом к Мекке, и жизнь в Марракеше будет сбоить. А после намаза – начинаться заново, ровно она началась тем ранним ни свет ни заря, когда я, поеживаясь от холода, вышел с дверей отеля La Mamounia и впервые двинулся в сторону медины.

Лавочники сейчас поднимали с диким скрежетом жалюзи, впуская полный сил воздух во внутренности своих лавок. Мимо проносились угрюмые мужской элемент с тележками, доверху наполненными горячими лепешками, бараньими тушами, сухофруктами, мешками с шматок-кусом, овощами… На узких улицах медины сталкивались лбами ослики и мулы, и погонщики, незлобиво поругиваясь, пытались разрулить первые дорожные пробки.

Иноземных покупателей в сие время на базаре еще мало-: неграмотный было, и охотничьи инстинкты торговцев дремали. Мелк никого не хватал за полы и рукава, верно и не было здесь еще дрянный иной одежды, кроме джеллабы – длинного мужского платья задолго. Ant. с полу, дополненного шлепанцами-бабушами и (представка по-): п чалмой. Позже сюда забредут толстые немцы в шортах, чахлые англичане в джинсах, модники-итальянцы и русские в вечерних нарядах. А это) (же) (самое) время медина оставалась средневековой, и даже трели мобильных телефонов далеко не прорезали особый утренний гул пробуждающегося базара.

К запахам плесени и пыли, вырывавшимся с лавок, подмешивались угольный дым, духи свежего хлеба и специй, вонь свежекрашенных кож и овечьей шерсти. Конец это сливалось в особый, безошибочно следом узнаваемый запах марокканского рынка. В Марокко дьявол преследовал меня повсюду. Но в роскошных моллах, в гостинице, в клубах и ресторанах к нему добавлялись остальные составляющие – запахи розовых лепестков, пахлавы, старомодных одеколонов, кальяна, старой мебели с кедра.

Запахи в Медине зависят через времени суток, от сезона и с квартала. В антикварных лавках вонь благородная, засим, где продают специи – удушающая, у красильщиков кож – непереносимая… По-над рядами, где торгуют всякой сувенирной дребеденью, висят духи дешевых духов и пота взмыленных туристов.

А все эти тяжелые облака опускаются держи Медину ближе к вечеру. А в то утро я шел за улочкам старого города, чувствуя себя невидимкой. Маленький человек не обращал на меня внимания, мало-: неграмотный предлагал зайти «просто посмотреть» получай товар. Оно и понятно: на рассвете открываются в основном лавки местного значения. Тут. Ant. там торгуют насущным – овощами и детской одеждой, хлебом и оставшимися со вчерашнего дня сладкими пирогами с голубятиной. Обутые в такие а как у мужчин бабуши или шлепающие до пяткам босоножки, закутанные в платки, числом утреннему базару передвигались в основном дамское сословие – от овощного развала к лотку с лепешками, а оттедова – домой, готовить завтрак, кормить мужчин всех возрастов.

В домашних условиях в Марракеше, как и лавки, выходят дверями неприкрыто на улицы медины. Днем в ряду обвешанных товаром распахнутых створок замечаешь герметически захлопнутую дверь, за которой может угодить что угодно – склад, школа, убогая завалюшка или богатый дом. В Марокко (из)обильность напоказ не выставляют, и за обшарпанным входом до основ может скрываться дворец с внутренним двором-риадом, мраморным бассейном и садом с павлинами. Эпизодически это гостиница, их здесь (на)столь(ко) и зовут – риады. Нередко их открывают европейцы, влюбившиеся в Марракеш. (тутовое есть два пути: риад без усилий приводят в божеский вид или превращают в малюсенький Ritz со штатом консьержей, коридорных и прочей челяди.

Я предан отелю La Mamounia. Симпатия принадлежит Его Величеству королю, и сие открывает постояльцу многие двери в Марракеше – в том числе и лучший в городе ресторан Yakout и роскошные клубы Pacha и Comptour.

La Mamounia – сие особенный Марракеш. Позади отеля – колоссальный сад с апельсинами, бассейном, соловьями и во всех отношениях прочим, что дает возможность отвязаться от суеты и запахов медины. Питейный дом построена в 1920-х в стиле ар-деко. Хрен с ним от первоначального замысла архитектора Проста остались все салон, общий план первых трех этажей вот именно кое-какая мебель, но суть лайнера «Нормандия» не выбить никакими перестройками и реконструкциями. Без лишних разговоров гостинице грозит еще одна пертурбация – парижская знаменитость Жак Гарсия поставлен в необходимость переделать ее почти до неузнаваемости. Однако постоянные клиенты ездить сюда будут случайно от результата. У них особое негативизм к этому отелю. Как к живому существу, ась? ли? Или как к собственному дому: и шпалеры поистрепались, и полы поскрипывают, но в нем тем безграмотный менее так здорово и уютно. Эдак же, как в тосканском доме с облупившимся фасадом возможно ли в старой парижской квартире.

От La Mamounia до самого медины – минут пятнадцать пешком, вскачь – быстрее. Тем утром я пробежал по части пустой центральной площади мимо огромной башни мечети Кутубия и влился в Водан из рукавов дельты медины. Проскочив уж хорошо изученные магазины Chateau des Souks (в этом месте был куплен двусторонний ковер-заян), Porte d’Or (антиквариат и фотографии хозяина с голливудскими звездами) и всё ещё добрый десяток достойнейших торговых предприятий, я оказался возьми площадке, образованной пересечением нескольких улочек медины.

(Числом дороге я миновал склад, на какой-либо меня как-то затащил «ловец туристов», поджидающий жертв следовать оградой La Mamounia. Это был выше- первый приезд в Марракеш, и с деталями операции «отлов недотепы» я сызнова знаком не был. Под рапортичка о родственниках-берберах, которые привезли ковры для продажу по ценам в два-три раза дальше, чем у перекупщиков, меня завлекли держи склад. Сбежал я, только воспользовавшись отлучкой продавца.)

А без дальних слов я стоял на пересечении нескольких аллей огромного базара, и меня, (как) будто остров, со всех сторон обтекала человеческая речушка. Приготовив камеру, я ждал мгновения, для которого и выбрался из отеля в такую рань – подчас редкое в медине солнце осветит торговые лавка, лавочников и осликов. В медине всегда полутьма: небо перекрывают навесы бесчисленных лавок, а леодр туристов, рыщущих в поисках кедрового верблюда, керамики с Феса или кожаной сумки, никак не дадут вам увидеть этот град, почувствовать его прелесть.

Наконец (ближайшая к нам) звезда вошло в створ одной из галерей, возьми минуту осветило все волшебным светом и укатилось потом. Всего на миг медина преобразилась: клубы, поднимаемые метлой мальчишки-дворника, превратились в золотую пылесодержание, ослики радостно заикали, угрюмые торговцы в джеллабах заулыбались. Точь-в-точь на миг.

А потом все вернулось в круги своя, и я побрел обратно в пансион. Торговцы проснулись, отмолились, развесили залежь на дверях, и ничто уже невыгодный мешало им хватать меня вслед за полы, зазывая на чай и «попросту посмотреть». И такой Марракеш мне в свой черед нравился, просто он был другим – еле-е менее волшебным, но столь а непонятым.