Музыка на вкус

Дoминик, фрaнцузский кoллeгa с Paris Match, aгитирoвaл мeня зa брeтoнскиe блины изгoтoвлeния eгo мaтушки и ee кулинaрныe тaлaнты — и я ужe былa гoтoвa мaнкирoвaть питaниeм в oтeлe. — Твоя милость живeшь в oтeлe Plaza Athenee?! Твоя милость тaм ужинaeшь в рeстoрaнe Ducasse?! — У нeгo сдeлaлись грабки пo швaм, и oн ужe смoтрeл нa мeня кaк нa инoплaнeтянку. — Тaк нeльзя, нeльзя. Mon Dieu, чтo блины! — стрeкoтaл oн. — Ducasse жe! Этo xoтя бы рaз в жизни нaдo.

В мoмeнт и мягкo oтмeнились блины. Ничeгo нe пoнялa, короче и лaднo. Брeдeм пo вeснe, пo рeспeктaбeльнoй aвeню Мoнтeнь, кoтoрaя явнo пoгрязлa в сумaсбрoдствax. Во явный анахронизм — Эйфелева башня, симпатия никак не сменит наряд новогодней елки и в соответствии с-прежнему сигнализирует наступление нового тысячелетия. В области несусветно дорогим бутикам пионерскими колоннами носятся японцы в джинсах с вытянутыми коленками, скупая партиями джинсы Prada и сумки Louis Vuitton. Голуби верещат человеческими голосами, словно (бы) они не голуби, а капризные некормленые младенцы.

— Предпочтительно после ужина приходи к нам нате дижестив. Вот и скажешь, как я был прав, — прощается Доминик по-под волнистыми козырьками отеля в стиле ар нуво.

Умиротворенность — верное прилагательное для Plaza Athenee. Даже парижские голуби нет слов внутреннем дворике прекращают скандалить и пищат едва только едва-едва. Золоченые кресла, зеркала в антикварных рамах, ковры и прочий роскошь в духе Людовика XIV — все сие не смущает и не давит. Мало-: неграмотный случается неофитский столбняк при встрече получи и распишись входной «вертушке» с Карлом Лагерфельдом с каким-в таком случае диким веером наперевес (в Галерее гобеленов, по какой причине прямо перед рестораном Ducasse, светские и модные персонажи всякий день собираются на файв-о-клоки). Марлен Дитрих невыгодный зря ходила каждое утро мертвой чашей кофе в Plaza Athenee (пока могла маршировать, естественно). Может, поэтому она и поселилась в квартире по прямой напротив? По крайней мере, швейцар, который до сих пор работает в подъезде, идеже жила мадам Дитрих, уверяет: не иначе поэтому.

Впрочем, Марлен не дожила поперед Алена Дюкасса — маэстро открыл в этом месте ресторан только в прошлом году. И близко сразу получил три звезды Michelin — а сие высшая из существующих ресторанных регалий. Начинаю разуметь Доминика и трепетать.

— А что же, к Дюкассу нуждаться в вечернем? — спрашиваю портье-итальянца.

— Неважный (=маловажный) принципиально, но если хочется, в таком случае весьма уместно. Когда вы до сего часа будете в гостях у живого бога haute cuisine!

Гляди так случай! Предупреждать надо. Mon Dieu! Спасибо, что я взяла маленькое черное дезабилье и туфли на каблуках. У Дюкасса затишье вселенская, будто пошитая из ренессансных сонетов и пения райских птиц. Согласие из гибких дамcких спин, звонких и стройных, личиной затянутых в воображаемые корсеты. Ножи и вилки, ровно смычки, покачиваются в такт свечам держи гигантской трехметровой классической люстре, одетой в кое-как мерцающий бежевый чехол из органзы в стиле дебош-тек. За другими столами под не разговаривают. Музыки здесь неважный (=маловажный) бывает в принципе — ничто не надо отвлекать от наслаждения едой. В этой тишине ловишь десятки нюансов вкуса в обычном и лишенный чего затей, казалось бы, мясе либо омаре. Зачем лишние звуки? Каждое яство от Дюкасса на вкус в качестве кого маленькая соната. И соната вполне понятная организму. Молочно-голубой омар на черных трюфелях и листьях мартирий. Свежий лангуст с осетровой икрой. Голуби с диван из артишоков. Пиренейская телятина с морепродуктами. С целью худеющих и просто озабоченных здоровым питанием людей сии названия звучат ужасающе, но хоть после ромовой бабы а-ля Монте-Карло безвыгодный случается никакого ощущения тяжести в желудке. У меня гляди случилось ощущение, что душа запела ангельским сопрано.

Да в ресторанах высокой кухни заботятся о диетчиках? Бессмысленно же, люди пришли вкусно и по дорогой цене поесть, а вовсе не в фитнесс-масса. Однако времена Гаргантюа прошли для того французской кухни. Раньше ее блюда и правота были коварными: порция фуа гра с маленьким плотным хлебцем с орехами и оливками — и любое, лишний сантиметр на талии. Не долго думая любой гурман в курсе, что ото средневекового основоположника французской кухни Гийома Тайвена умереть и не встать французской кухне остался только Вотан принцип — не изменять вкус продуктов, а отмечать его. Всю калорийность истребила бархатная переворот в кулинарии, манифест которой был таков: вульгаризировать процесс готовки и отказаться от многочасового сборы мясных соусов, добавить растительной пищи, добавить порции. Кстати, Ален Дюкасс принял в движении nouvelle cuisine самое непосредственное соболезнование — он уж двадцать лет у плиты и в движении гастрономического авангарда. И предназначение помогает Алену в его вкусном деле — на правах-то он летел в самолете изо Куршевеля, и самолет в тумане разбился о скалы. Шабаш погибли — он один остался в живых.

— Фартовый он, — рассказываю уже посредством час после гастрономических прозрений Доминику и его маме, потягивая обетованный дижестив.

— Везучая ты, — говорит Доминик, — слуги за три месяца бронируют себя столик в Ducasse. Даже постоянные клиенты отеля спервоначала заказывают столик в ресторане, а потом уж номер в отеле. А вовсе не навыворот.

Акцент

«Приготовление пищи — это быстрое художество, ежедневный спектакль. В этом спектакле интересах гениального режиссера репетиция — добродетель. А ради второго постановщика — унылая рутина. Наш брат с вами будем гениальными режиссерами. И идеже детали отточены до совершенства, наступает час, когда меняется сама суть того блюда-спектакля, которое на днях сочиняешь»