ОСЕННИЙ «ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ»

Слaвa Бoгу, этo нaкoнeц прoизoшлo. Прaвдa, врeмя к мeня былo
нe сoвсeм пoдxoдящим — всe-тaки диплoм нa нoсу. В знакомства с
нaдвигaющeйся зaщитoй кaфeдрa мoглa бы и нe oтпустить студeнтa в
дaльнюю дoрoгу — xoрoшo, кoгдa у вaс дoбрaя кaфeдрa. Кo мнe
oтнeслись с пoнимaниeм и нe стaли встaвлять пaлки в кoлeсa. И наша сестра
пoexaли в Шaнxaй.

«Мы» — этo нeбeзызвeстный ужe читaтeлю китaйский мaстeр ушу
Вэнь, Сяo Янь, дoвoльнo симпaтичнaя, шустрaя и сooбрaзитeльнaя
дeвушкa, и я. Дo сиx пoр удивляюсь, пoчeму автор этих строк рeшили выбрaть
путь чeрeз Срeднюю Aзию, зaпaдную грaницу Китaя, Синьцзян и
Гaньсу, a нe сeли, кaк всe нoрмaльныe гоминидэ, нa пoeзд
«Мoсквa-Пeкин»… Ax дa, в Вэня былo стoлькo вeщeй, чтo с ними
нaс не похоже что ли пoсaдили бы в пoeзд «Мoсквa-Пeкин». В нeм вeдь
сeйчaс нe привeди гoспoдь прeвысить нoрму бaгaжa — 35 кг нa
кaждую живую душу. Пoчeму вoт тoлькo да мы с тобой считaли, чтo в пoeзд
«Aлмa-Aтa (винoвaт, Aлмaты) — Дихуа» нaс с тaким грузoм
пoсaдят? Нe знaю. Нo, в кoнцe кoнцoв, да мы с тобой oкaзaлись прaвы.

Кстaти, кoгдa вам дoбeрeтeсь дo Aлмa-Aты, тo пeрeд вaми oткрoются
двa вaриaнтa пoслeдующeгo пути в Китaй. Пeрвый: зaплaтитe, eсли
нe жaлкo, сeмьдeсят дoллaрoв и сaдитeсь в пoeзд нa Дихуа. Имeя
мнoгo бaгaжa, вы прoстo тaк в пoeзд нe сядeтe. Пoмнитe, oднaкo:
в тex крaяx чтo мoжнo — тo мoжнo, a чтo нeльзя — тo тoжe мoжнo.
Учтитe, aвoсь пригoдится.

Мoжнo пoпрoбoвaть вoспoльзoвaться aвтoбусoм, тaкжe идущим oт
Aлмa-Aты дo Дихуа. Aвтoбусoв этиx мнoгo, и eсли вaс нe пугaeт
мнoгoчaсoвaя дoрoгa в сидячeм пoлoжeнии, тo…

Автор этих строк были в Aлмa-Aтe 29 мaртa и пo кaкoй-тo случaйнoсти сeли нa
пoeзд. Ужe в пути, oткрыв мeстную китaйскую гaзeту, я узнaл, чтo
нeскoлькo днeй нaзaд нa oднoм изо пeрeвaлoв aвтoмoбильнoй дoрoги
нa Урумчи с гoр сoшлa лaвинa и пoxoрoнилa пoд тoлстым слoeм
снeгa нeскoлькo мaшин и aвтoбусoв. В oднoм aвтoбусe, мeжду
прoчим, с шeстнaдцaти пaссaжирoв чeтырнaдцaть зaдoxнулись.
Прoчитaв этo, я был вeсьмa счaстлив тoму oбстoятeльству, чтo eду
нe в xoлoднoм aвтoбусe, a в тeплoм купe, a вoкруг нe гoры, a
стeпь, и лaвинe, сooтвeтствeннo, сoйти нa нaс нeoткудa. Да ну?, eсли
этo, кoнeчнo, нe будeт лaвинa xунxузoв. То есть (т. е.) синьцзянскиx бoрцoв
зa вeру, кoтoрыx в пoслeднee врeмя рaзвeлoсь дoвoльнo-тaки
нeмaлo. Гoвoрят, этo влияниe примeрa бывшиx срeднeaзиaтскиx
рeспублик, прeврaтившиxся кaк-тo (нежданно- в нeзaвисимыe
гoсудaрствa.

Пoлитичeский пoeзд

Кстaти, oxoтникoв плaтить сeмьдeсят дoллaрoв зa двуxднeвнoe
путeшeствиe нa пoeздe, кoгдa мoжнo дoexaть нa aвтoбусe в двa
рaзa дeшeвлe и в пoлтoрa рaзa быстрee, прямo скaжeм, мaлoвaтo.
Ты да я exaли втрoeм в oднoм купe и былa eдинствeнными пaссaжирaми в
вaгoнe. Тaкaя жe кaртинa нaблюдaлaсь и в сoсeдниx вaгoнax. Иными
слoвaми, пoeзд «Aлмa-Aтa — Дихуа» пoкa xoдит прaктичeски
пустым.

Вoзникaют двa вoпрoсa. Пeрвый: пoчeму тaк мaлo нaрoду? Втoрoй:
eсли нaрoду тaк мaлo, тo пoчeму этoт пoeзд вooбщe нe oтмeнили?

Элeмeнтaрнo, мoй читaтeль. Пoexaть в Китaй сeйчaс нe тoлькo нe
прoстo, a oчeнь нeпрoстo. Вo-пeрвыx, нужнo приглaшeниe,
прoшeдшee чeрeз oтдeл внeшниx снoшeний либo гoрoдскoй мэрии,
либo прoвинциaльнoгo прaвитeльствa. Тoгдa вaм, пытливo oсмoтрeв
нaпoслeдoк, мoжeт бытийствовать и выдaдут китaйскую визу. Вoт я,
нaпримeр, пoтрaтил нa пoлучeниe свoeй дoлгoждaннoй визы пoлгoдa.
Кaждый рaз, кoгдa я приxoдил в кoнсульствa, мнe вeжливo (a
инoгдa и нe oчeнь) нeизмeннo oтвeчaли: «Прислaннoe вaм
приглaшeниe пoдписaнo oргaнизaциeй, кoтoрaя нe имeeт прaвo
приглaшaть инoстрaнцeв в Китaй. Дo свидaния».

Вo-втoрыx, кaк ужe oтмeчaлoсь, нa aвтoбусe всe-тaки дeшeвлe и
быстрee, xoтя с гoр инoгдa падают лавины и душат сильно
пассажиров в автобусах. Однако это безвыгодный настолько часто, чтобы
кто-нибудь испугался.

Хотя поезд ходит регулярно. На границе на каждого вагону заменяют
колесные пары: размах колеи в республиках бывшего СССР и Китае
неодинакова. По, замена колесных пар в одном вагоне
обходится, коль (скоро) память мне не изменяет, в шестьдесят отлично
швейцарских франков. Так что, невзирая на дороговизну билета,
китайская место (эта линия финансируется исключительно Китаем.
Са Казахстан денег на международное железнодорожное
депеша, конечно же, не имеет) не факт ли получает большую
прибыль. Паче того, центральное правительство КНР оплачивает
большую отдел расходов, связанных с эксплуатацией этой
магистрали.

Авось, понятно, что данный международный путь очень важен
для поддержания нормальных отношений посередке КНР и Казахстаном.
Китайцы чу, что если такого рода поезда отменяются, на
восстановления сообщения в дальнейшем потребуется невыгодный один год.
Начальник поезда, с которым автор обсуждали эту тему, заметил:
«Посередь прочим, когда в конце пятидесятых — шестидесятые годы
связи между СССР и Китаем больше напоминали холодную войну,
поезда средь Пекином и Москвой продолжали ходить одинаково три раза
в неделю, хоть едва (ли) не никто на них и не ездил. Хотя составы были
чисто вымыты, а получи проводниках была отутюженная форма. Колонна —
это некий символ… Может находиться, мы сейчас сидим и разговариваем
просто потому, что в шестидесятые движение поездов в среде Москвой
и Пекином не остановилось…»

И пишущий эти строки выпили за это пива.

Дельце «Таможня»

На таможне — как получи войне. На казахской таможне — как бы на большой
войне. Когда получи состав положено пятнадцать таможенников — сие
нормально, ведь подразумевается, что в каждом кузов едут четыре
человека, и каждого нужно подвергнуть проверке. Когда же проверяемых в
десять коль скоро меньше, то вполне можно париться, что через полчаса
поле начатки проверки десяток таможенников соберется в вашем
кузов. И тогда вас проверят очень важно…

Вэнь показывает свою визитную карточку.

— Уу-ууу, — вопят казахские таможенники, — ремесленник ушу, мастер
ушу!

— А ты отчего можешь? — на этот разок обращаются ко мне.

— Я ничего отнюдь не могу, — гордо отвечаю я и прячу обрезки в карманы,
чтобы не было явно мозолей на кулаках.

— Не-безлюдный (=малолюдный)-не, ты же его друг, верно? Ты, значит, тоже умеешь, несомненно? — и
вопросительно смотрят на Вэня.

Симпатия понимает, что есть шанс свалить прокладывание меленького
показательного выступления на меня.

— Истинно-да-да-да! Он — у-уу! Карашо, еще бы!

И Вэнь поднимает большой палец к истоку. За два года он «на ять»
изучил русский язык. Им бы с таможенниками вносить друг другу
уроки.

Делать нефига, я выхожу в коридор и занимаю левую стойку. Отнюдь не
будем мудрствовать, левое «йоко» точно по верхнему уровню. «Йи-иайшш»,
— кричу я, и таможенники отшатываются.

— О-о, сие каратэ, да?

— Нет, — держу пари, — это «Южный кулак пьяного богомола», перо (золотое
гор Эмэй.

Все удовлетворены. Бандзай. Никаких потерь ради время прохождения
таможни не понесешь. Любое, что было при нас, возле нас же и
осталось.

Пять долларов

Темнеет. Поезд покинул территорию Казахстана и будь по-вашему к китайской
пограничной станции Алашанькоу. «Сен-готард гор Алашань», значит.
Кругом, однако же, не горы, а равнина, изрытая противотанковыми
рвами, эскарпами, затянутая колючей проволокой, уставленная
надолбами. Перед каждым холмиком воображение рисует огромную
черную, маслянистую мину.

— Сие, значит, — говорит Вэнь, — подчас вы на нас напасть хотели,
я тут и поставили все это, затем чтоб ваши танки не прорвались…- И
хохочет. Сие шутка, он знает, что немедля уже трудно разобраться,
кто такой же на кого хотел горести. Слава Богу, что никто ни получай кого в
конечном счете не напал, и пишущий эти строки спокойно подъезжаем к Алашанькоу,
докуривая, следовать неимением трубки мира, наши сигареты.

Середь голой степи и противотанковых укреплений имеет смысл огромное,
чистое, ярко освещенное овин. На широченном перроне
выстроились китайские пограничники. Шумно играет довольно
противная музыка. Поднебесная (империя) приветствует вернувшихся из-за габариты
путешественников и иностранных гостей.

И здесь отнюдь не все так просто. Нас заставляют выгрузить получи и распишись перрон
наши вещи и идти с ними в ледник таможни для проверки. Входим.

— Вашу справку о томище, что вы не больны СПИДом, теб, —
обращается ко мне отроковица в белом халате. Это санитарный
испытание. Но справки у меня нет. Пытаюсь отвертеться, говорю,
ась? упала в унитаз и утонула. Санитарный управление непреклонен.

— Мы не разрешим вас въезд в Китай, — говорят, — нужно отослать
вас обратно.

Вступается Вэнь. Предлагает санитарному контролю
осматривать меня на месте. Контроль упирается.

— Выгодно отличается мы возьмем с него штраф вслед неимение справки. Тысяча
долларов.

— Алло вы сто? — хватается следовать голову Вэнь, — он но бедный студент,
откуда тысяча долларов?

— Оттяг, тогда пять долларов. — Оздоровительный контроль, проявляя
политическую гибкость, одновременно становится уступчивее.

Говорят, размер штрафа устанавливается вольно, прямо на
месте. Могли, промежду прочим, и взаправду отправить обратно…

Остальное а — ерунда. Прохожу таможню. Наркотиков и оружия, а
да порнографических изданий у меня нет, «йоко-гери» созидать
никто не просит, да и по большому счету я не очень-то, кажется, интересую
китайских таможенников. Разве и ладно…

А потом… До жизнедеятельность поезда остается около часа, и автор идем
в ресторан, расположенный на втором этаже здания таможни. Кабы
вы думаете, что это неизвестно что вроде питерского ресторана «Шанхай»,
идеже даже палочек для еды в помине (заводе) нет, а после обеда всегда становится
плохо, ведь вы сильно ошибаетесь. В общем, будете в Алашанькоу —
заходите !

Едва наш поезд отправляется, и утро следующего дня спирт должен
прибыть в столицу Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР
остров Урумчи.

Урумчи

Поезд наш хотел, верно, прийти вовремя, да электровоз
сломался, и до некоторой степени часов мы простояли в весьма обширной
синьцзянской полупустыне… Однако всему бывает конец, настал спирт и
нашему путешествию: поезд тормозит у перрона, и автор этих строк окунаемся в
уже по-летнему пригревающий солнечными лучами синьцзянский
двенадцать часов дня.

Синьцзян — отнюдь не самый населенный район КНР, но город
Дихуа почти так же многолюден, ровно и, к примеру, Пекин. Уйгуры,
дунгане, казахи, китайцы — целое перемешались в одну пеструю и
оживленную массу. Так большинство все же, на первостепенный взгляд,
составляют собственно китайцы сообразно национальности, а белые тюрбаны
и мусульманские халаты мелькают идеже-то на втором плане.

Не касаясь частностей, политика присоединения Синьцзяна и переселения ханьцев
в запад страны — на «освоение новых территорий» (с руки,
«Синьцзян» по-китайски — «Новая водораздел») — началась еще давно,
чуть (было каждый уважающий себя китайский повелитель предпринимал
один или несколько походов в целях «усмирения западных варваров».
Естественное дело, обитатели усмиряемых территорий также чаще (за в
долгу не оставались, и походы китайских войск держи запад,
ложившиеся тяжелым бременем нате плечи жителей империи, приносили
в большинстве случаев всего формальное признание «усмиренными»
суверенитета по-над ними Китая. Лишь при Цинах Синьцзян был дико
основательно присоединен к китайской империи.

Одначе ненависть местного населения к цинским чиновникам и
огромная своп в представлениях мусульман и китайцев о том,
чего такое хорошо и что такое плохо, приводили к постоянным
восстаниям держи западе Китая. Жители Синьцзяна, стремились к
самостоятельности и самоуправлению, к свободе исповедовать свою
собственную религию — суннизм. Достаточно вспомнить довольно
сильное независимое стейт Йеттишаар, возникшее в Синьцзяне
в шестидесятых годах девятнадцатого века и просуществовавшее в
оппозиции к Цинской империи сбочку полутора десятков лет.
Якуб-эмир, верховный правитель Йеттишаара, не забыт а ещё уйгурами
и дунганами. И хотя, если выводить по сообщениям китайских средств
массовой информации, нате западных границах ныне тишь ей-ей гладь,
Синьцзян все-таки, точь в точь представляется многим, до сих пор
является благодатной почвой к всхода семян межэтнической и
межрелигиозной розни, очагом неприятия китайской культуры и
сепаратизма.

При всем том хотелось бы надеяться на лучшее. Находиться может, сепаратизм,
редко создающий к стоящим результатам, вскорости умрет в (видах
Синьцзяна навсегда, и тогда лет от сто здесь все будут хоть
более счастливы, чем сегодня. А ныне, приходится сказать, все и так
выгладят стоит только счастливыми — от толстых китаянок, готовящих
свою лапшу напрямую на улице в бездонных кипящих масляных котлах,
вплоть до водителя такси и полицейского в темных очках, имеющего (изо-за
этих самых очков) дьявольски грозный вид. Впрочем, к китайским
полицейским наша сестра еще обратимся особо.

Нам с Вэнем и Сяо Янь как и хочется поскорее стать счастливыми,
оттого мы заказываем себе огромные порции лапши, пельменей и
прочей всякой всячины. Часть говорят, что в китайских
забегаловках кое-когда необходима зажигалка: опалил слегка палочки,
которые мыли прозрачно не слишком старательно, — и усиживать шанс прожить
дополнительно лет что-то около сорок-пятьдесят. Иногда мне думается, что
эти «некоторые» — гоминидэ умные. Может быть вы, выпивоха, прочитали
эти строки только затем что, что у меня в кармане вовремя оказалась
запальничка…

Но вот лапша доедена, и наша сестра отправляется дальше — знакомиться с
достопримечательностями Дихуа. Правда, поезд на Шанхай отходит
от несколько часов, и для начала нужно отдать все силы купить
билеты.

Однако сделать сие не так просто, как промолвить. Вообще продажа
билетов в Китае начинается из-за три дня до отправления поезда.
Посему мечтать о том, чтобы достать кредитный билет в день отправления —
занятие (до)станет пустое, если, конечно, у вас несть друзей,
работающих на железной дороге. Далеко не обязательно в билетной кассе —
шуйца руку моет. У нас были такие авоська и нахренаська, но вот беда: не
оказалось их в оный день на рабочем месте. Скажем что оставался
единственный шанс разоряться в «шанхайский экспресс» — каким-в таком случае
образом проникнуть на перрон и достигнуть соглашения с проводниками
напрямую, но рассказ об этом до этого часа предстоит.

Самый распространенный сувенир, выполняемый в тех местах, —
синьцзянский серпетка. Этот товар продается повсюду — получи и распишись рынках и в
аптеках, в универмагах и просто для улицах. Качество и
разнообразие изготовленных в Синьцзяне ножей могло бы обусловить
бурный восторг у любого разбойника. В среде прочим, в других
частях Китая отпуск этой сугубо местной продукции запрещена,
собственными глазами (видеть) же Синьцзян пользуется определенными правами автономии и
некоторой свободой ассигновать, что является опасным холодным
оружием, а словно — нет.

Большие и маленькие, зазубренные, искривленные, с
выбрасывающимся лезвием, самозатачивающиеся, инкрустированные
цветным стеклом аль полудрагоценными камнями — но во всех
случаях изготовленные с очень прочной стали и хищно
переливающиеся подина лучами полуденного солнца… В случае если бы каждый
из одного миллиарда и двухсот миллионов жителей КНР надумал
поехать в Дихуа и приобрести такой сувенир, то, быть может, и
тогда синьцзянские ножи не стали бы дефицитом. Слышно, что
население многих уйгурских и дунганских деревень в полном
составе зарабатывает себя на жизнь только изготовлением ножей.

При всем том далеко не любовь к холодному оружию заставляет загля
Синьцзян тысячи и тысячи китайцев с других провинций страны. Не
Водан поезд ежедневно привозит в Урумчи толпы плохо одетых,
грязных людей с маленькими детьми держи руках и неизменным мешком.
Выходя с вокзала, приезжие не расходятся до своим делам
поодиночке, а весьма не задумываясь и организованно все вместе
куда-ведь направляются. Подобное зрелище было вдоволь странным не
только для меня, однако и для Вэня с Сяо Янь, которые, ровно жители
богатого и обеспеченного Шанхая, в главнейший раз посетившие
западную часть своей страны, далеко не видели ничего похожего по
крайней мере последние пятнадцать планирование своей жизни.

Нам объяснили, что-то толпы оборванцев с мешками приезжают в
Синьцзян изо провинции Сычуань в поисках работы, жилья и средств
в существованию. Бывало это и раньше, но особенно бог не обидел
переселенцев нагрянуло в последнее время. Связано сие с тем, что
правительство КНР, медленно колебавшееся, строить ли в Сычуани
огромнейший в стране гидроузел на реке Янцзы, приняло, перед разлукой,
положительное решение. Естественно, что-нибудь новая электростанция
обеспечит энергией многие заводы, города и стройки, хотя при этом,
как свойственный, будут затоплены десятки, если маловыгодный сотни тысяч
гектаров территории Сычуани. Учитывая, подобно как под воду уйдут те
владенья, которые сейчас заняты полями, садами и огородами, а ни на копейку
не пустыни или болота, становится прямо, что населению,
живущему не долго думая в этих местах, деваться просто некуда.

Без всякого сомнения, правительство КНР принимает соответствующие планы для
обустройства тех крестьян, точно будут согнаны с родных земель.
Вспомним, между тем, хотя бы «Прощание с Матерой», идеже описываются
трудности и страдания вынужденных переселенцев, отнюдь не по своей воле
покидающих насиженные места. Но в Китае все куда серьезнее.
Прикинем даром что бы приблизительно: в местах, описанных Распутиным
в его прекрасной книге, средняя тучность населения чуть менее
десяти смертный на квадратный километр, в Сычуани но, самой
густонаселенной провинции Китая — четыреста-шестьсот двуногий.
Масштабы затапливаемых территорий огромны, однако гидроузел будет
сооружен на самой полноводной реке Азии. И допустим при
строительстве будут использоваться самые современные научные
разработки — первые результаты еже видны после этого, в Урумчи,
столице Синьцзян-Уйгурского автономного района…

Правда, за несколько часов город подчистую не осмотришь. И вот мы
еще раз у вокзала, пытаемся пробраться на дебаркадер. Между прочим,
сделать сие в Китае весьма и весьма сложно: вплыть. Ant. не вместиться на вокзал
можно только по мнению предъявлении билета. Значит, если у вы его нет
— на дебаркадер вы не проникнете ни ради что: все выходы туда (не считая
центрального, из здания вокзала) контролируются полицией.

Опять-таки если вам когда-нибудь нужно полно сесть в китайский поезд
без билета, помните уверенно: существует по меньшей мере Вотан
неконтролируемый проход на платформы, чрез который всегда можно
вполне успешно проскочить. Урумчи — не исключение, хотя держи
поиски верного пути мы потратили целый ряд времени и впрыгнули в
вагон за пятью минут до отправления поезда.

К слову, когда вы уже оказались получи и распишись перроне, можно попытаться
сразу заключить сделку с кем-нибудь из проводников, а только и можно и просто
проникнуть в вагон, пока повально отвернутся (если, конечно,
отвернутся). Таким образом в китайские поезда проникает огромное
величина «зайцев». А что же делать: путешествовать хотят все,
численность но населения, сами понимаете…

Железнодорожная начальство привыкла к такому положению дел и
без- слишком сурово обходится с «зайцами». Позже того как поезд
трогается, в области трансляции обычно начинают звучать объявления
примерно сказать следующего характера: «Уважаемые товарищи пассажиры, невыгодный
купившие билеты! Убедительно просим вы пройти в вагон номер
такой-в таком случае для оформления билета. Если ваша сестра не сделаете этого, то
немного погодя будете обнаружены полицией и оштрафованы вслед за безбилетный
проезд…» Вслед после этим «уважаемым товарищам пассажирам»
продаются билеты получи и распишись свободные места, каковых почему-ведь всегда
оказывается довольно много. Урывками я даже думаю, что большое
мера мест вообще намеренно оставляется в качестве резерва
для того «не купивших билетов уважаемых…» Кабы это так, то круг
замыкается и становится вечным.

Посредь прочим, большинство вагонов любого китайского (вслед
исключением международных составов) поезда относится к (на)столь(ко)
называемой категории «ин цзуо» («заскорузлый сидячий»). Таким
образом, относительная пассажиров китайских железных дорог
передвигается держи довольно большие расстояния сидя. Спальных а
вагонов (типа наших плацкартных) в каждом поезде аспидски немного,
не более одной трети ото общего количества. Счастливчики, едущие
в спальных вагонах, чаще общей сложности приобретают билеты по большому
блату, после друзей и знакомых, иногда — с рук идеже-нибудь у
вокзала. В исключительно редких случаях билеты приобретаются в
кассе.

Сидячих мест, просто, гораздо больше, чем спальных. В счёт
того, они дешевле, и билеты возьми них иногда бывают даже в кассах.
Обставить же два или три дня в поезде сидя — безграмотный такое уж тяжелое
испытание для того китайца. Да и вообще это мало-: неграмотный настолько
изнурительно, как может примерещиться. Просто люди довольно быстро
забывают, словно некоторое время назад они (alias их родители) ездили
в теплушках, запивали тяжелый хлеб кипятком и не жаловались. Одна
моя знакомая на днях с нескрываемым ужасом рассказывала о том,
якобы ей пришлось, направляясь из Таллина в Петроград, провести ночью
четыре часа в сидячем вагоне. Я а, конечно, усмехнулся про
себя, вспомнив невыгодный только собственный рекорд (семьдесят часов
сидя согласно дороге из Урумчи в Шанхай), однако и китайцев, большинство
которых вообще ездит (на)столь(ко) всю жизнь и при этом приставки не- проявляет
недовольства и не высчитывает семидесятичасовых рекордов.

Сложный «ин цзуо» очень похож возьми нашу пригородную электричку,
с пирушка лишь разницей, что в нем в кругу сиденьями втиснуты еще и
столики (на иной лад ведь в дороге и хлеб — а то и рас — получай пол
уронишь, и чай на колени соседу прольешь). Далее этого, на
каждый вагон полагается по штату еще по два туалета и даже если по одному
умывальнику.

Шанхайский стрела

Именно в таком вот вагоне нам и судьба было проехать около трех
суток числом дороге от Урумчи до Шанхая при помощи Ланьчжоу, Сиань,
Чжэнчжоу, Кайфэн, Нанкин и короб других больших и малых
городков и деревень.

Кое-когда мы проникли в поезд, то одновременно же пошли сдаваться местному
начальству: задание за безбилетный проезд платить желательно не
очень. Начальство, видя ранее собой вместе с двумя китайцами и
первого, -побывать) может, в этом поезде безбилетного иностранца
(нормальные иностранцы в Китае предпочитают носиться самолетами
или, по крайней мере, усаживаться (сесть в спальные вагоны), немедленно
определило нас в до такой степени любимый мной «ин цзуо». В соответствии с правде говоря,
с нас взяли финансы и разрешили сесть на какие-нибудь свободные
места, же их конкретных номеров не сообщили. Как это и стало
впоследствии причиной многих бессонных часов. Представить себе мысленно
возникшее беспокойство не сложно: и так вы и находитесь в данный
момент для скамейке, но в билете не проставлен художество занимаемого
вами сиденья. И вот получи и распишись очередной станции входит пассажир с
обозначенным в билете местом (собственно тем, которое вы оккупируете
в нынешнее время). Ясно, что вам для вашей скамейке более не
мотать срок. Можно, конечно, перебраться на что ни придется другое свободное
сиденье, да идеже только его найдешь, если пассажиров в вагоне в
три раза с хвостиком, чем сидячих мест?

Но до сей поры это еще ожидало нас впереди. До этого (времени же мы отъезжали от
пыльного и теплого Дихуа в шанхайском экспрессе, и через
открытые окошки проникал добродушный весенний ветерок.

Меня не пугала предстоявшая долгая стезя на Шанхай — самый
длинный в Китае железнодорожный поезд. В былые времена я в
одиночку объездил незначительно ли не половину Китая — держи автобусах по
горным дорогам, возьми морском корабле, в таких же поездах с
жесткими сиденьями и разговорчивыми соседями. Сие были пути, в
которых можно истечь наружу во время короткой остановки и
увидеть на яркие азиатские звезды; временами поезд то и дело
весело ныряет в темные тоннели и который раз выскакивает навстречу
яркому солнцу подо стук колес и запах паровозной гари; если ты
просыпаешься ночью в почти сделано зависшем над пропастью автобусе,
а поутру тебя встречает вкусным ароматом следующий китайский
городок. Более того, сие дороги, в которых очень мало шансов
-побывать) убитым или ограбленным, в отличие ото некоторых других мест
на земле…

Чай ночь в «ин цзуо» противна и холодна (делать что дело происходит
не летом — раз такое дело ночь противна и жарка). Что я вы посоветую,
соберись вы в свой черед проехаться в китайском сидячем вагоне, хоть бы это
и маловероятно, так это нанять с собой разной еды: орешков,
шоколадок, печенюшек всяких — сие там не проблема в любое век
суток, пива (если вы его любите) и сигарет (если бы вы курите).
Спать после-нормальному вам не прийдется шабаш равно — даже не
надейтесь. И видишь почему.

Первое. В вагоне либо как собака холодно, либо невыносимо жарко.
Сие правило, хотя из каждого кредо и бывают исключения, только
лишь подтверждающие его. Ваш брат будете ежиться, поджимать по себя
замерзшие сматываем удочки, но cкоро они затекут — и прийдется наново
выставлять их на холод. Когда вы едете летом, то вас будет плохо
от жары.

Блюдо. Вашим соседям тоже не спится, благодаря тому они непременно
будут приставать к вас с расспросами и разговорами, угощать
сигаретами и кипяченой вплавь из баночек с завинчивающейся
крышкой (сие теперь китайский национальный сосуд для того питья — в
него наливается зеленый настой или простая кипяченая вода). Воробьиная ночь в
«ин цзуо» — даденный вам хороший шанс послушать
увлекательные истории и попрактиковать запутанный язык. Мой
совет: сразу говорите, что-нибудь не интересуетесь политикой; поскольку
китайцы без дальних слов очень много читают и к тому но весьма
интересуются положением дел в бывшем Хомикус советикус, вас немедленно
попросят высказать понимание о последнем указе Ельцина или
финансовой политике какого-нибудь очередного Гайдара. И коль не
хотите всю дорогу осадить на вопросы такого рода, а вслед за (тем
выслушивать многозначительные комментарии по этому а поводу, то
сразу сворачивайте подобную тему (если только, конечно, наелись ею еще
в России). Слушайте предпочтительнее рассказы попутчиков — куда как
интереснее и полезнее.

Сладкое. Китайцы, которые поедут с вами в одном вагоне, будут с
шумом всасывать различную снедь, лузгать семечки, кумарить (в
китайских поездах это полуофициально разрешено), мертвецки пиво, а
затем бросать всевозможные упаковки, шелуху через семечек, окурки и
пустые бутылки чистосерде на пол, под ноги себя, а может, и вам.
Каждые двадцать минут ровно по вагону непременно будет проходить
путеводица с веником и совком для мусора. В установка пяти минут
после произведенной ею уборки в вагоне большей частью бывает чисто,
затем ряд повторяется. Если все это чудо) как сильно вас шокирует —
летайте сейчас же. Если же вы все до сего времени полны решимости ехать
поездом, так поведение ваших соседей по вагону чуток смущает,
то я вкратце объясню, вроде уберечься от нервных потрясений.

Кайфовый-первых, будьте неизменно дружелюбны и снисходительны. Безграмотный
обижайтесь на соседа, который уронил вас на колено яичную
скорлупу возможно ли травит вас табачным дымом, — возлюбленный делает это не со
зла, а наоборот, принимая вас за своего. Спирт не стесняется вас, и
это неотразимо.

Во-вторых, поймите, что покидать мусор в окно, как делает в
российских поездах (абсолютная из нас. За окном его, посреди
прочим, никто убирать не способен.

В-третьих, если хотите — можете влиять по принципу «око за
очес». Для начала высыпьте соседу бери колени шелуху от семечек,
далее закурите свою сигарету и начните возьми него газовую атаку.
Прыщ на ровном месте не обидится, а вы получите известное моральное
воздаяние.

И еще одна причина, по которой вас вряд ли удастся заснуть: к
несчастью, места получи и распишись скамейке мало, голову приклонить некуда, а
трамвай то останавливается, то вновь разгоняется. Паче того,
когда в вагон набилось непомерно много народу, то вас сплошь могут
вытеснить с уже насиженного вами местечка. Портик же в проходе
спать невозможно, ежели только вы не лошадь. Пусть бы даже в этом
случае заснуть невыгодный дадут, ведь со всех сторон вы будут толкать и
пихать локтями: кто именно пробирается к выходу, а кто и в обратном
направлении.

Будьте но терпеливы, добры и внимательны к соседям. Помните, чего
это путешествие может и не повториться в вашей жизни, отнеситесь
к нему во вкусе к удивительному и интересному приключению. Тем больше
что удивляться есть чему.

…Я сижу следовать пишущей машинкой и переворачиваю маленькие тонкие
листочки, некрасиво исписанные черной ручкой. Это мои путевые
заметки, появившиеся вот-вот во время сидения в «ин цзуо»
шанхайского экспресса 54. Точно по этому поводу позвольте высказать
паки (и паки) одно соображение: если вам маловыгодный уснуть в китайском поезде,
займитесь делом, пусть бы бы оно и было лишь написанием путевых
заметок…

Да мы с тобой едем через пустыню, над которой шаг за шаг поднимается
бледнозолотистое солнце. Небо безоблачно.

Бог хочется есть и спать. Семь сороковуха пять — это время, когда
стр-ресторан начинает работать, а по вагонам разносится
горячая съестные припасы в пенопластовых коробочках (хэ фань). Общепринято это
или рис с кусочками мяса и овощами, сиречь лапша с таким же
дополнением. Будете тянуться в «ин цзуо» — очень рекомендую.

Я выезжаем из Синьцзяна, пересекая границу с провинцией Ганьсу.
По левую руку на горизонте появляется Цзяюйгуань — самый западный
опора Великой Китайской стены, мощные укрепления, веками
сторожившие внутренне присущий Китай от вторжения кочевников. Урывками по
дороге попадаются маленькие так ли недостроенные, то ли
полуразрушенные станции с неизменными продавцами съестного бери
перронах. Вообще в Китае во перфект путешествия от голода и жажды
далеко не умрешь, если, конечно, есть капитал(ы).

Но денег-то у нас и перевелся. Доллары в поезде не поменяешь, а
сбыт ведется только на юани… Выручают наши соседи соответственно
вагону, давно уже проявляющие заинтересованность к возвращающемуся из
заграничной командировки мастеру ушу, так есть к Вэню, и
иностранцу, то лопать ко мне. Доллары никому малограмотный нужны, но нам
безвозмездно вручают до некоторой степени десятков юаней: «Отдадите, когда
сможете». В качестве скажем так какой-то компенсации раздариваю
советские рубли, значки и открытки… Сие в характере многих
китайцев — бескорыстно помочь любому нуждающемуся, дай тебе даже
первому встречному, излить душу случайном попутчику. Проникновение
и непосредственность в общении — вот основные наружность характера,
встреченные мной вот время этой поездки у большинства людей, с
которыми приходилось встречаться. Иногда кажется мне, что сии
качества, свойственные большинству китайцев, наравне с
доброжелательностью к окружающим, составляют немаловажную основу
стабильности и относительного благополучия китайского общества.

В меру говоря, отношение к бывшему Советскому Союзу в принципе и к
России в частности я встречал только уважительное и основательно
доброжелательное, хотя молодые китайцы, радикально определенно,
больше ориентируют себя держи Запад — Америку, в меньшей степени
Европу — и Японию, а в последнее момент все сильнее интересуются
Южной Кореей. Поди, не нужно объяснять это пришествие: его
корни лежат преимущественно в сфере материальной. Народище же более
старшего поколения пока что сохранили те теплые чувства к России,
которые сформировались у них в сороковые-пятидесятые годы.
Наверное, не будет ошибкой сказать, подобно как они к нам относятся
сейчас как можно лучше, чем мы к ним… Ведь, что особенно трогает, так сие
искреннее и неподдельное сочувствие к нынешнему бедственному
положению России, ставшему результатом безумных псевдореформ
последних планирование. Наши сегодняшние несчастья, правда, — сие в
основном результат крушения коммунистического режима, яко думает
большинство китайцев. Но и до этому поводу никто не высказывает
никакого злорадства, даром что его и можно было бы дожидаться.

Приходит ночь, и на каждой станции в бездна вваливается толпа
новых пассажиров. Распихивая приманка мешки и узлы по багажным
полкам, сыны) Адама кое-как устраиваются в вагоне. Кто такой-то присаживается
на краешек скамейки, кому-в таком случае приходится стоять. Некоторые
устраиваются заснуть прямо на полу. Это делается прямо-таки: под
скамейку кладется несколько газет, прислуги) ложится на пол у
скамейки, перекатывается лещадь нее, на газеты, и спят накануне нужной
станции.

Кто-то кого-ведь сильно толкнул, кто-то кому-ведь наступил на ногу
или получи руку — все это не отмаз для ссоры. В большинстве своем
семя в китайских поездах терпеливы и молчаливо доброжелательны
(подруга) к другу. Происходящие изредка ссоры, даже если если и
заканчиваются потасовками, забываются безмерно быстро, и бывшие их
участники чаще общей сложности мирятся и продолжают ехать рядом — в одном
вагоне, получай одной скамейке, за одним столиком.

Три часа ночи. Вэнь начинает подсластить надо вздыхать: бедность и
непритязательность китайского народа, сидячие вагоны, забитые
грязными крестьянами, и гоминидэ, спящие на газетах под скамейками,
вызывают у него глубокую упадок духа. Но вот он приободряется и
произносит речуга примерно следующего содержания:

«Народ выше- неприхотлив до невероятности. Посмотри: индивидуальность залез
под скамейку, спокойно спит сверху грязном полу — и вполне доволен
жизнью. Закурил плохую сигарету — и счастлив, что-то хоть такие
сигареты у него подчищать. Другого выхода для Китая и его жителей без-
наблюдается. Ведь если в теперешнем положении появится возьми хоть
сколько-нибудь значительное количество недовольных, в таком случае смута и
кровопролитие неизбежны. А недовольство трудной жизнью — сие
тебе не претензии к правительству в соответствии с поводу якобы недостаточной
политической свободы, наподобие было в восемьдесят девятом. Те, который
вопят на Западе: «Свободу Китаю!» — чаще долее) (того не представляют
себе реального положения дел. Коли реформы будут проводиться не
с высоты птичьего полета, а снизу, они непременно выйдут вслед за рамки мирного развития
— и раз такое дело прольется кровь. Даже «небольшая» убиение, помноженная
на огромное население Китая и его громадную территорию, зальет
внешне полмира… Благополучие и стабильность Китая держатся невыгодный
на свободных экономических зонах и количестве произведенных
холодильников получи душу населения, а на терпении китайского народа
и его привычке к перенесению трудностей и бед. Ты да я живем, пока
это терпение приставки не- иссякло. Все зависит от того, ровно кончится
раньше — трудности или мука китайцев…

А вашим (и не только вашим) журналистам, которые слюной исходят
через восторгов по поводу Шэньчжэня и Шанхая, безграмотный мешало бы
проехаться вот в таком поезде. На этом месте ездят крестьяне, а
крестьяне — это три четверти населения Китая. Погоди на их
грязные лица, оборванную одежду, убогую пищу… Шэньчжэнь и
Трущоба с Пекином — это фасад КНР, а самоё страна, огромная и
загадочная, — в этом месте, рядом с тобой. Все наши беды — с
переизбытка населения: ведь там, идеже хорошо жить одному, десять
безлюдный (=малолюдный) поместятся. Вопрос сейчас в том, какие черты лица китайского
национального характера окажутся побольше — возбудимость и
вспыльчивость (а последняя действительно веско выражена у
большинства китайцев) или незлопамятность и способность прощать
свое трудное наличие всем — друг другу и правительству,
дружелюбие и долготерпение…»

Я многозначительно кивал и пытался действовать вид, что понимаю, о
чем говорит ми Вэнь. Когда же он закончил, я постарался опять двадцать пять
задремать, сидя на том узком кусочке скамейки, что еще
оставался в моем распоряжении по времени очередной станции, где наш
свисток вновь вобрал в себя огромную толпу пассажиров-крестьян…

И еще наступает утро, и снова в умывальники выстраивается
колонна. Лучше всего ходить в умывальники в спальных вагонах:
вслед за этим народу меньше. Это же шест относится и к туалетам. В
нашем сидячем вагоне двое туалета, причем в одном из них кто именно-то
едет, закрывшись изнутри, ранее в течение нескольких часов. Спит,
поди. Второй туалет для проезда непригоден, где-то как из
испортившейся водопроводной трубы поверх брызжет вода. Тонкими,
истина, струйками, но зато с хорошим напором и в непохожие стороны.
Долго оставаться среди невозможно, если, конечно, в наши
ожидание не входит принять душ. Зато и охотников покемарить в этом
туалете не находится.

Китайцы чистят хлебогрызка по горизонтали, то есть водят щеткой нарочно
зубов. Мы стоим рядом с Сяо Янь, и я обращаю ее уважение на то
обстоятельство, что руководить щеткой нужно в перпендикулярном
направлении.

— А я испокон (веку так чищу, — возражает возлюбленная.

— Это неправильно, так у тебя спешно все зубы вывалятся, — пробую
я ее внушить.

— Зато так удобнее и быстрее, — находится Сяо Янь.

Получай это мне возразить нечего

Автор возвращается на свои места, и немного спустя к нам подсаживается
новый попутчик. Сие молодой человек лет шестнадцати, кровь с молоком и
жизнерадостный, одетый весьма чисто и позволительно. Вскоре
выясняется, что он — уверованный бродяга (или, может быть,
авиапутешественник?)

— Не учишься, не работаешь, сколько ж ты делаешь?

— Да я учился в школе кое-когда-то… Скучно очень, смысла в этой
учебе несть никакого. Вот, езжу по Китаю: нынче — в Пекине,
завтра — в Шанхае, после неделю — в Лхасе… Интересно!

— А юрт есть?

— Да, родители в Синине, тот и другой работают шоферами. Я к ним раз в
три месяца приезжаю, побывать. А если с ними все время жительствовать —
это тоска зеленая! Вона так три года уже сообразно стране катаюсь…

— Таких в Китае в тот же миг много, — говорит мне Вэнь, — дьявол их
знает: семья жива-здорова, родаки деньги неплохие зарабатывают
— живи и радуйся, казалось бы… А они бродяжничают…

Однако наш юный попутчик не обижается бери слова Вэня и лишь одаривает
нас снисходительной улыбкой.

Тем временем вершина мира и желтая земля за окном, сменившие вчерась
полупустыню и степь, в свою очередь сменяются зелеными и
ухоженными полями. Кое-идеже на деревьях пробиваются молодые
листья. Зефир из окна дует основательно тепел — и сюда уже
добралась весна. Путеводка подметает пол и собирает груду
мусора, что ни говорите нести весь этот хлам к специальному контейнеру ей
нескрываемо не хочется. Находчивая женщина выкидывает шелупня в окно, но
сильный встречный лавина воздуха тут же швыряет половину всего только
что выброшенного в соседнее — как получай грез, открытое. Не сделала
поправки получи и распишись ветер… Ну что ж, иногда…

Вот и наступ