Прoлeтaя надо гнездом феминизма

Пaру лeт нaзaд с пoмoщью Aгeнтствa мeждунaрoднoгo рaзвития СШA (USAID) ты да я с группoй рoссиянoк пoчти нa мeсяц лeтaли в Aмeрику. Нaшу рaзнoшeрстную кoмaнду oбъeдинялo oднo: всe имeли нeкoe oтнoшeниe к прoблeмe жeнскoй эмaнсипaции, кoтoрaя у нaс в стрaнe тo ли eсть, тo ли нeт – мнeния сильнo рaсxoдятся. В любoм случae нaм прeдлoжили присмотреться нa тo, чтo бeз всякoгo сoмнeния сущeствуeт – мoгучee, кaк вoды «тoмсoйeрoвскoй» Миссисипи, движeниe aмeрикaнскиx жeнщин зa рaвнoпрaвиe. A зaoднo – и этo «зaoднo», нaвeрнoe, и былo глaвным – я oткрыли для сeбя Aмeрику, кoтoрaя с сaмoгo кoлумбoвa плaвaния про кaждoгo – свoя.

Aмeрикa, кaк вoдится, нaчaлaсь с вeшaлки, тoчнee, с сaмoлeтa, пo кoтoрoму бeзoстaнoвoчнo снoвaли кaк нa пoдбoр oбaятeльныe стюaрдeссы, чьи рaдoстныe улыбки свидeтeльствoвaли oб oднoм: слaвa Бoгу, тeпeрь всe иx бeды пoзaди, пoтoму чтo oни пoвстрeчaли нaс. Пoдaвлeнныe счaстьeм стюaрдeсс, крaxмaльными сaлфeткaми нa крeслax и мнoгoчислeнными экрaнaми, нeнaвязчивo oслeпляющими пaссaжирoв крaсoтaми Aмeрики, фeминистки притиxли, пeрeвaривaя вчeрaшний инструктaж. Инструктaж, прoвeдeнный нaкaнунe в пaтрoнирующeм пoeздку Нaциoнaльнoм Дeмoкрaтичeскoм Институтe, был стрoг: фeминисткaм нaкaзaли вeсти сeбя приличнo. Aмeрикaнцeв прoсили нe пeрeбивaть и нe рaсскaзывaть кaждoму встрeчнoму истoрию гoсудaрствa рoссийскoгo oт цaря Гoрoxa, кaк этo автор этих строк, русскиe, чeгo уж грexa тaить, любим. A тo у ниx oт нaшиx рaсскaзoв глaзa стeклянныe дeлaются, a улыбкa – eщe бoлee искрeнняя. С чувствoм юмoрa у aмeрикaнцeв нe oчeнь, шутoк прo сeбя, любимыx, oни прoстo нe пoнимaют, a шутки прo Рoссию им нe интeрeсны. Тaк чтo дeржитe сeбя в рукax, oсoбeннo в мaгaзинax. У людeй и пoкрeпчe вaшeгo в Aмeрикe нeрвишки пoшaли вaют. Инструктoршa зaгaдoчнo улыбнулaсь, и наш брат пoклялись бeрeчь чeсть смoлoду.

Ходкий и тoлстый

Aмeрикa встрeтилa нaс дoждeм, нeщaднo пoливaвшим Кaпитoлийский xoлм, пo кoтoрoму бeжaли нaсквoзь мoкрыe, однако несгибаемые марафонцы. К этому дню они готовились вполне год, пояснила нам переводчица Маринка, лет шесть назад отбывшая в Америку ради отставным красавцем-офицером ВВС США. В стоявшем стеной дожде бежала незначительно ли не вся американская этнос – юные и престарелые, поджарые и пышнотелые, тонко пружинящие шаг и едва перебирающие ногами…

Рыскать американцев заставляет суровая необходимость – ин`аче атрофируются, не находя себе применения, тёцка части тела, которыми природа снарядила человека ради передвижения в пространстве. Те, кто без- бегает, – толстеют. Каждый пятый цент – это не толстый, нет, а беспредельный квадратный или конусообразный «слоноужам» неужели «ужепотам», как говаривал бессмертный Винни-Перо.

Первые несколько дней российские феминистки крепились, постфактум вдруг всех разом прорвало: идеже они, стройные, высокие, белозубые красавцы, к которым нас приучил Фабрика грез? Где они, длинноногие белокурые красавицы, безупречным своим сложением подогревающие в русских женщинах туземный комплекс неполноценности? Настоящая, неголливудская Стейты на поверку оказалась в изобилии заселена мастодонтами, ни в зуб толкнуть, впрочем, собствен ным внешним видом маловыгодный травмированными, а наоборот – предпочитающими обтянуть близкие исполинские формы велосипедными трико и ежечасно, увлеченно жующими на ходу.

Такого количества «тяжелых людей», словно бережно называют их здесь, ми не доводилось видеть никогда и нигде. «Ваша милость, русские, ужасно много едите», – сообщила нам сопровождающая нашу группу упитанная стажерка Мэг, азартно уплетая в кафе третью пиццу размером с автомобильное шкив. «Ну да, – сказала она, заметив наши переглядывания, – а пиццу я ахти люблю. Могу съесть штук чирик». Лишь одна из наших дам ощутила в себя силы поднять брошенную в лицо русских женщин перчатку и сходила вслед за второй пиццей. На этом возлюбленная надорвалась и выбыла из строя с на неделю.

Вероятно, дискриминация толстых в Америке что греха таить существует, «тяжелым людям» затруднительно двигаться здесь по службе, однако получай взгляд стороннего наблюдателя в Америке создаются безвыездно условия для того, чтобы они, без- дай Бог, не почувствовали себя дискомфортно. В распоряжении «тяжелых» целая текстиль магазинов под деликатным названием «Биг энд толл» («Немалый и высокий»), где продаются наимоднейшие наряды начиная с нашего 48 размера и заканчивая нежели-то весьма смахивающим на палатку услужник на пять поджарых туристов. Радение американцев о ближнем проявляется в том, что-что продавцы в этих магазинах – все на правах на подбор – могли бы предъявлять свои права на звание «мистер» или «обращение Тонна». Глядя на этих оптимистически улыбающихся гаргантюа и пантагрюэлей, на пышных боках которых трещит магазинная изделие, любой покупатель, примеривая тот но наряд, ощущает свое совершенство и, расслабившись, «раскалывается» для покупку.

Люди без юмора

Держи следующий день после прилета в девять утра нас выгрузили у здания Национального Демократического Института, идеже нам, еще не вполне переварившим девятичасовую разницу изумительный времени, предстояла ознакомительная лекция о политической системе США. Рассевшись округ длинного стола, мы приготовились принимать смерть медленной смертью – ибо чего вдобавок можно ожидать от подобной темы, в отдельных случаях к микрофону бодро вышел багрового цвета дядечка с рыжими кустистыми бровями. «Уильям Кимберлинг, самолучший лектор Соединенных Штатов», – представился некто. Вот он, американец без чувства юмора, решили я. После чего лучший лектор снял блейзер, распустил узел галстука, закатал рукава и разом осушил стакан кока-колы. «Из чего следует, так, – сказал он. – Вам предстоит путешествие по разным штатам, так яко я расскажу вам о них, чтобы ваш брат не сильно заблуждались на отечественный счет. Штаты у нас – совершенно свободные, живут себя как отдельные государства, поэтому нетрудно мирятся с кое-какими мелочами, которые их страна делать не разрешает. Например, они безграмотный могут печатать собственные деньги, приставки не- могут иметь собственные деньги, малограмотный могут иметь собственную внешнюю политику, в собственной Конституции безлюдный (=малолюдный) могут иметь пунктов, которые противоречат Федеральной Конституции. А в остальном – любезна), все совершенно свободны. Самый у нас противный – это штат Нью-Йорк, в нем живут нахальные, задиристые типы, которые обовсем имеют собственное идея, вычитанное из газет, и этим мнением достают всех окружающих.

Город на берегах Потомака стоит на болоте, мы намеренно посадили туда правительство. Даже в жару а там все ходят в костюмах с галстуками, ровно будто от них зависит дано земного шара. Впрочем, все сии правительственные чиновники абсолютно безвредны, благодаря тому мы на них не обращаем никакого внимания.

Нет слов Флориде делают вид, что они вплоть до сих пор повстанцы. Ужасно занозисто размахивают у всех под носом своим флагом. Да мы придумываем законы, чтобы ежемгновенно напоминать им, кто все но выиграл войну. В Майами кубинцев пуще, чем у Кастро. Это большой латиноамериканский негоциантский центр.

Техас – самый грубый изо наших штатов. У техасцев нет больной культуры, кроме шляп, сапог и пряжек, которые заставляют бряцать аэропорты всего мира. Оттуда Джонсон, и сим все сказано. Калифорния – тоже необычный случай. Континент сместился, и все сумасшедшие скатились тама. Они не знают, что такое кусок культуры, ходят все расстегнутыми до пупа, я у мамы дурачок на голове торчат, будто их отроду не причесывали. Это я о женщинах говорю. Они гурьбой с мужчинами сидят в горячих ваннах и час(ы) от времени присылают нам президентов. Воеже оградить нас от этих психов, Сила придумал Скалистые горы, по другую сторону которых живут будь здоров милые люди. Я это точно знаю, отчего что сам там живу. В штате Миннесота скандинавы делают пивко, сыр и занимаются любовью. Для сего Бог и создал скандинавов. Особенно они хороши тем, а не плюют на улицах. В Массачусетсе, превратно, живут сплошные итальянцы, которые всего-навсего и думают, как бы смошенничать бери выборах. А вообще, суть нашей политической системы сводится к тому, ровно мы следим, чтобы все амбициозные челядь были заняты в политике, дрались бы дружок с другом и не мешали бы нам населять. И еще я вам расскажу пару анекдотов…». С анекдотами у Уильяма Кимберлинга вышло куда ему, потому что заливающуюся слезами через хохота переводчицу пришлось вывести с зала. После чего лектор рассказал, что-то конгрессменам и сенаторам совершенно не хоть лопни присутствовать на заседаниях в Капитолии. Они сидят в своих офисах и смотрят заседания до телевизору. Перед голосованием им дается 15 минут, они спускаются лещадь свои офисы, под которыми проложено специальное подземка, очень похожее на детскую железную посторонись.

В открытых вагончиках конгрессмены и сенаторы несутся в Капитолий выбирать лично. А с Верховным Судом все гораздо сложнее, продолжил Кимберлинг, так не хуже кого там заседают старые либералы, хотя никто не знает, живы они не то — не то нет. Когда один из них умер – в чем дело?, впрочем, долго никто не замечал, – нате его место выбрали отшельника, какой-нибудь живет в лесу. Мы надеемся, отчего он хоть немного понимает, отчего происходит в стране. Это было быть старшем Буше. При Рейгане его бы ни из-за что не выбрали, потому кое-что Рейган любил бородатых. И достаточно было вырастить бороду, чтобы тебя назначили гораздо-нибудь. «При Клинтоне все было сообразно-другому, – вздохнул “лучший лектор Соединенных Штатов”, обводя взглядом наше феминистское саммит. – Вперед выдвигали женщин. Неважно – с бородой не то — не то без бороды»…

Стеклянный потолок

Таким образом Уильям Кимберлинг ненавязчиво ввел нас в тему нашей поездки: феминизм, избавление и участие женщин в политике. Мне собстве эмансипированные американки представлялись двухметровыми сухопарыми мужененавистницами, своим пламенным взором разящими для месте разного рода сексуальных притеснителей.

Неизгладимое отклик на российских феминисток произвела в этом смысле лидерша «Женской организации Остина» – огромная особа с косматой седой гривой, в шортах, несвежей ковбойке, в которой полоскался съехавший кверху бюст размера, не подлежащего уточнению. С пеной у рта заклеймив противников абортов, дама скинула мужскую сандалию и почесала гигантскую пятку – вылитая атаманша с «Снежной королевы»! У атаманши было доброе рожа, к ней льнули две тоненькие тростинки-активистки, которых та дружелюбно похлопывала пониже спины. «Однако говорят, что я – лесбиянка, – оглядывая нашу притихшую группу сказала возлюбленная, – у нас здесь всех, кто борется вслед за права женщин, готовы записать в лесбиянки. Вследствие чего я даже не опровергаю слухов. А моего третий муж над этим всего только посмеивается».

Впрочем, все, что говорила женщина-воин, насмерть перепугавшая отечественных феминисток, было целесообразно, толково и гладко: руководимая ею женская строение в партию себя превращать не собиралась, а прятала в соответствии с приютам избитых жен от сатрапов-мужей, заступалась следовать несправедливо уволенных женщин, помогала трудоустроиться излечившимся алкоголичкам и наркоманкам – покороче говоря, пыталась спасать тех самых утопающих, которые в наших условиях выплывают и тонут никто кроме по собственному усмотрению.

Все оставшиеся американские феминистки оказались женщинами самого обычного вида, почему неудивительно, ибо поборницей женских прав считает себя получи сегодняшний момент каждая вторая штатница. По большому счету, американским женщинам и действительно есть за что бороться: по мнению сей день в США существует концепция «стеклянный потолок» – когда видна уходящая в высоту служебная лестница, а продвинуться по ней подальше определенного рубежа почему-то пожалуй нельзя. На один доллар заработной платы, получаемый американским мужчиной, американская девочка получает 65 центов. Усилиями феминисток ущемление. Ant. равноправие женщин воспринимается в настоящее время в Америке столько же остро, как расовая ограничение в правах, в результате чего статистические данные показывают поёб) да хуй под мышку занятную картину: среди имеющих высшее просвещение первое место по трудоустроенности занимают белые сильный пол, второе — темнокожие женщины, третье — белые нежный пол, четвертое — темнокожие мужчины. Из почему следует, что в начале третьего тысячелетия в «самой демократической стране» неважный (=маловажный) угнетают, пожалуй, одних лишь белых мужчин…

С нежели означенные белые мужчины категорически невыгодный согласны, ибо полагают, что американки самочки не знают, чего хотят, и замучили их, бедных, своим феминизмом решительно.

Символ американского феминизма

Среди американских борцов с насилием нам по отношению ко всему встречались исключительно сердобольные люди. Техасская сколачивание «Анонимные родители», взвалившая на себя бесчувственный труд ограждать детей от раззудившегося родительского плеча, что же-то полюбила нашу феминистскую команду, как своих малолетних страдальцев. Хорошенько подкормив бери дружеской вечеринке, рейнджеры решили облагодетельствовать нас, показав символ американской эмансипации женщин. Во (избежание знакомства с символом мы встали ни подсолнечная ни заря, и «анонимные родители» в личном автотранспорте отвезли нас после пределы города Остина… в тюрьму. И без- какую-нибудь, а мужскую, носившую гордое обозначение «Новый взгляд».

Все как повелось: мы прошли через три ряда проволочных заграждений в холодильник, напоминавший театральное фойе. Нам выдали нагрудные знаки интенсивного канареечного цвета, из-за километр изве щавшие, что ты да я – посетители, отобрали сумочки, ручки, блокноты и мило поинтересовались, нет ли при кусок огнестрельного оружия. После чего я гуськом потянулись в кабинет начальника тюрьмы – точнее, начальницы, поскольку командовала этим американским «Светлым через» бровастая дама с выправкой кадрового военного. Согласно мнению сияющих «анонимных родителей», сия дама и являла собой символ американского феминизма. «Наша эргастул считается образцово-показательной, здесь заключенные проводят последние двойка года перед выходом на свободу, работаем после экспериментальным программам. Вопросы есть?» – гаркнула львица.

Притихшие российские феминистки вжались в стулья. «Вопросов ни духу, – хмуро сказала дама. – А теперь наши охранники проводят вам в столовую, где заключенные приготовили вы завтрак».

Выйдя в коридор в сопровождении двух всесторонне дружелюбных громил в новенькой с иголочки форме, пишущий эти строки уткнулись в огромный стенд с многочисленными кубками. «Сие призы нашей начальницы по стрельбе», – с уважением пояснил громила, вылитый боксер-штангист Тайсон. Вдоль стен огромной столовой вслед за дымящимися котлами, грилями и бачками с кофеек, горами булочек, печенья и всего того, о нежели томится душа феминистки, застыли заключенные в белых перчатках. Вспомнилась туш «Случай в зоопарке» известного драматурга Эдварда Олби: американские зэки и российские феминистки уставились дружок на друга с одинаковым ужасом и любопытством. Войти вдоль фуршетного стола никто безлюдный (=малолюдный) решался. «Отравят или изнасилуют?» – «Размечталась!» – послышался пошепт из задних рядов. Наконец, уполномоченная маленькой, но элитарной партии, дерзновенно дегустировавшая в Америке все изыски национальной кухни, махнула рукой — «Идеже наша не пропадала!» — и вышла с тарелкой получи передовую. Зэки заулыбались и наперебой стали складывать на тарелку то, что послал перевоспитывающимся американским правонарушителям стейтцовый Бог. Феминистки рванули к столу.

Еда сопровождался выступлением двух раскаявшихся убийц, рассказавших относительно то, как они работают надо собой, отчего впредь больше пусто убивать не будут. Откушав булочек, часть из нас всплакнули. После завтрака всех разделили нате две группы и повели по тюрьме. Нам в хвост достался раскаявшийся убийца Патрик, тщеславие местной администрации, ходивший «в гражданке» и перевоспитывающий своим примером других убийц.

Передавать про то, что мы увидели в образцовопоказательной тюрьме, ми не хочется, потому что для родную действительность этот образ не исключено не ложится. Что толку трепать раздраженность согражданам описанием компьютерных классов, по части-мичурински заботливо взращиваемых цветочков в теплицах, спортивных залов, парикмахерской, художественных мастерских, идеже зэки пробуждают в себе дремавшие прежде всего таланты? Добавит ли согражданам счастья спец того, что каждый зэк остинской тюрьмы может произвести здесь высшее и специальное образование, а Водан такой ушлый узник столь сказочно отштудировал в местной библиотеке юриспруденцию, а, выйдя на свободу, сумел привести доказательства несправедливость вынесенного ему приговора и отправил в места недостатки свободы собственного судью? Феминистки разлучаться из тюрьмы категорически не желали, многие обменивались с полюбившимися зэками адресами, три дамы раскокетничались с Патриком. «Видимостям), и домой не хочется из экой-то тюрьмы?» – звонко спросила одна. – «У меня не имеется дома», – ответил Патрик. – «Тем сильнее!» – подхватила вторая. – «Здесь налицо денег не состоит свободы», – сказал Патрик, и тараньки его на мгновение подернулись неизбывной волчьей тоской…

Ковбои и ковбойки

С правил обычно запоминаются исключения. Гляди и нам из нашей «женской» программы на хрена-то больше всего запомнились непостижно как затесавшиеся туда мужчины. И обличие экс-убийцы Патрика примостился возьми скамеечке нашей памяти рядом с ковбоями изо ковбойского клуба, в который мы попали совсем случайно, просто перепутав номер у себя и открыв не ту дверь.

Офигительный зал со столиками по краям и танцевальной площадкой посредине, окруженной крепкими деревянными столбиками с перилами и напоминающей баз для родео, был битком набит ковбоями — теми самыми, изо вестерна: Голливуд все-таки настиг нас и сокрушил своим реализмом. Крутые ребята в ковбойских шляпах, тугих до скрипа джинсах, остроносых сапогах со скошенными каблуками, кожаных жилетках с бахромой и стаканом джина в руке настолечко точно соответствовали нашим киношным представлениям о ковбоях, зачем хотелось, ущипнув, пробудить себя от сна. Осознав, куда попали, феминистки стали задом кормой, но сзади уже напирали новые ковбои, и пришлось спрессованным с ужаса, как пчелиный рой, скопом продавиться сквозь узенький коридорчик в зальце. Ковбой-билетер потерял дар речи, егда наша почуявшая мужское общество толмачка Марина, уже вконец было закисшая с феминистских речей, радостно поведала ему, который мы и откуда. Громко звякнув шпорами и нагрудными цепями, ковбой встал, сдвинул сверху затылок шляпу и наотрез отказался допускать от нас плату за портал. Когда мы, натянув юбки держи колени, словно барышни-институтки в портовом кабаке, присели вслед за крайний столик, из всех динамиков грянуло: «Пока что у нас в гостях группа леди с России! Поприветствуем их!». По части залу прокатился дружный рев, ковбои завертели головами, да отовсюду полной мощью вдруг хлынула регги, и ковбои бросились танцевать.

Минут при помощи пять нас вычислил дюжий халдей Марк, принесший на нетвердых ногах к нашему столу крупный поднос с ковбойскими напитками. «Я льюблу тьебя. Вливайся до дна», – напрягши по-под шляпой могучий лоб, членораздельно сказал симпатия каждой «российской леди» и внимательно проследил, пусть ни одна рюмка не осталась бессодержательный. Оказалось, что ковбой Марк если-то чему-то учился в Москве, впоследствии чего его стали одолевать приступы до мозга костей неамериканской кручины, но теперь дьявол счастлив, потому что наконец представился происшествие употребить в дело две сакраментальные слова, которыми он некогда обходился в России. Подразбавленная соком огненная сельтерская Марка освободила наших девушек с оков феминизма, и, раскрасневшись, они дали жару нате танцевальной площадке. Хотя переплясать здешних танцоров было хлопотно: они не просто топали ногами, пытаясь унять в равновесии измученный нарзаном торс, во вкусе это происходит на отечественных танцплощадках, они сообразно-разному танцевали разные танцы – ото ковбойских полек до виртуозного жеребий-н-ролла. Вскоре кавалеры расхватали российских дам, невзирая на выразительный прищур местных красавиц – равным образом в шляпах, бахроме и сапогах.

А меня негаданно разобрала вовсе не белая ревность: американские магазины, сервис, автомобили – Царь славы с ними, все это можно почувствовать на собственной шкуре. Но то, что молодые здоровые слуги, одетые, в общем-то, в национальные костюмы, проводят принадлежащий досуг, не в порядке художественной самодеятельности, а в области доброй воле отплясывая национальные поп-танцы, – в этом было что-то обидное угоду кому) моего великорусского самосознания.

Наверное, в первый раз в жизни я увидела в ковбойском клубе неважный (=маловажный) книжный, не трибунный, а самый привычный, «бытовой» патриотизм нации, настолько внутренний в этих крутых ребятах, что им и в голову вовеки не приходило драть за него глотку в площадях. Просто они живут в нем круглым счетом же, как в своих джинсах и шляпах. Непринужденно это и есть их Америка…