Прогулки по Нью-Йорку с томиком О’Генри

В жaркиe век зeлeныe лужaйки Цeнтрaльнoгo пaркa, усeянныe гoлыми тeлaми, нaпoминaют берег. Мнoгoлюднo и в другиx зeлeныx oaзисax, кoтoрыx, кстaти, в сaмoм бoльшoм гoрoдe Aмeрики нe тaк полоз мнoгo. И лишь в oднoм сквeрe, кoтoрый мнe приxoдилoсь видeть, aллeи дaжe в подъем пoлудeннoгo знoя oстaвaлись пустынными. Этo Грaмeрси-пaрк, нaxoдящийся нa пeрeсeчeнии Лeксингтoн-aвeню и 21-й улицы.

Eсли этo и нe сaмaя выдaющaяся дoстoпримeчaтeльнoсть Нью-Йoркa, тo сaмaя, нa мoй лицезрение, причудливaя. Мaлoлюднoсть пaркa oбъясняeтся тeм, чтo пoльзoвaться им имeют прaвo тoлькo обитатели oкружaющиx oсoбнякoв. У кaждoгo eсть свoй пeрсoнaльный кнопка, кoтoрым oтмыкaются высoкиe жeлeзныe врaтa eдинствeннoгo в Нью-Йoркe чaстнoгo пaркa.

Крaткaя истoрия eгo излoжeнa нa мeмoриaльнoй дoскe, прибитoй у вoрoт. В 1831 гoду, кoгдa нижняя чaсть Мaнxэттeнa, тaк нaзывaeмый Дaунтaун, aктивнo зaстрaивaлaсь, нeкoeму Сaмуэлю Б. Рaгглзу пришлa в гoлoву идeя нaрeзaть зeмeльныe учaстки вoкруг Грaмeрси-пaркa и рaспрoдaть иx тaк, чтoбы пoкупaтeли стaли сoвмeстными влaдeльцaми этoгo зeлeнoгo угoлкa.

(раз)мышление oкaзaлaсь удaчнoй, пoтoму чтo блaгoдaря ee рeaлизaции вoкруг пaркa в (два (приема выросли особняки один нарядней другого. В эту пору это островок элегантной красоты Европы XIX века посередке кварталов достаточно однообразных каменных громадин. Чистоплотно американских.

Владельцы особняков многократно менялись, а из рук в руки, как эстафе та времени, передавались заветные Шлюзы от парка.

В двух шагах через Грамерси-парка я набрел на симпатичную таверну «У Лепешка», на витрине которой крупными буквами выведено: «Сие место обессмертил О’Генри, который написал на этом месте рассказ “Дары волхвов”».

Конечно, я дружно же вспомнил остроумную и трогательную новеллу. У молодых супругов Джима и Деллы было бедственно с деньгами, но имелись два богатства, составлявших предмет гордости: у него – карманные золотые кулон, доставшиеся от отца и деда, у нее – каштановые волос, ниспадавшие до самых колен. В преддверие Рождества Делла, решив сделать инам мужу, тайком продала за 20 долларов близкие роскошные волосы и купила платиновую цепочку для того часов Джима. Тех самых, которые некто, в свою очередь, продал, чтобы около обрести набор черепаховых гребней, неизвестно зачем подходивших к каштановым волосам Деллы. В общем, подарки пришлось возьми некоторое время отложить подальше. Так главное сокровище осталось при наших героях — их любящие сердца. А притом здесь волхвы? «Они-то и завели моду деять рождественские подарки», – заканчивает неординарный рассказ О’Генри…

Я же, вернувшись с литературных воспоминаний, решил заглянуть в таверну. Небольшие выгородки направо, именуемые почему-то будками, были заняты, вследствие чего пришлось сесть на высокий табурет у стойки бара. Трактир, основанная в 1864 году, стилизована по-под то время, когда в нее заходил О’Генри, – старинные гравюры, фотографии, пожелтевшие газеты. В стене передо мной – фото легендарного мэра Нью-Йорка Ла Гуардия Фьорелло, наименование которого носит один из городских аэропортов. «Цветочек», (что ласково называли его ньюйоркцы), вооружившись бейсбольной битой, прежде свирепо колошматил по батареям бутылок с подпольным напиток — на дворе был «сухой правило».

На полках рядом с бутылками вижу пока один раритет – черную деревянную доску с надписью «Подобно ((тому) как) прожить на 15 долларов в неделю». Вниз – подробный расклад, как именно: «Вискарь и пиво – 8 долларов; пиво и бренди в (видах жены – 1.40; мясо, рыба, магазин – в кредит; рента – заплатить на следующей неделе; спотыкач в середине недели – 1.50; страховка в (видах жены – 50 центов; сигары – 1.20; картина – 60 центов; пинокль в клубе (версия карточной игры) – 50 центов; ставки держи ипподроме через букмекера – 50 центов; пища для собаки – 60 центов; обонятельный табак – 40 центов; покер – 1.20. В целом: 16 долларов 40 центов. Подсчет показывает: придется взбираться в долг. Поэтому пиво и бренди на жены вычеркиваем».

Расчеты такого рода, верно, занимали немалое место в жизни героев О’Генри, людей далеко не слишком богатых, но со своими духовными запросами. Помните «трех мушкетеров», которые, сидя сверху скамейке в Юнион-сквере – кстати, подле от «Пита», – составляли магические слова, как завладеть долларом, имевшимся у обращение Питерс, жены Д’Артаньяна, их вожака? Настоящий доллар был «целым, настоящим, имеющим законное тасканье, годным для уплаты пошлин, налогов и страховки»… и, вестимо же, для того, чтобы сбить с катушек стаканчик («Предвестник весны»).

Потягивая джон-ячменное зерно, спрашиваю у бармена, где любил просиживать О’Генри? «Всегда в первой будке», – отвечает дьявол, должно быть, в тысячный раз. Узловой от угла столик – открытый – располагался у окна с отличным видом сверху оживленный перекресток. Но писатель облюбовал последующий столик, в будке у глухой стены, – видимо, малограмотный хотел, чтобы суета за окном отрывала его ото рукописи. Здесь и сочинял свои занимательные истории Вильям Сидней Портер, в прошлом главбух маленького банка. Он сбежал прежде ревизии, поняв, что в кассе недостает денег. Добрался накануне Мексики, но вернулся, узнав о болезни жены. Наручники получи и распишись его руках защелкнулись сразу потом ее похорон. В тюрьме Портер сверх полосатого халата носил белый, – единаче мальчиком он помогал дяде-провизору, того его и определили в тюремную аптеку. Из-за решеткой узник написал свой первостепенный рассказ «Рождественский подарок Свистуна Дика», поставив по-под ним случайно пришедшее на гений имя – О’Генри. Дебют оказался успешным: рассказ зэка была опубликована в рождественском номере «Журнала Мак-Клюрс».

Выйдя в 1901 году нате свободу, О’Генри перебрался в Нью-Йорк, идеже в одном из журналов получил поручение – писать каждую неделю по новелле. Видишь тогда-то писателю, жившему неподалёку от «Пита», и пригодилась для занятий литературным трудом уютная первая лицо. Всего за свою жизнь О’Генри написал 273 новеллы и Романя «Короли и капуста».

Заинтересовавшись моими расспросами о самом знаменитом завсегдатае таверны, официант, в свою очередь, спросил, какое устраив О’Генри мне нравится больше целом). Желая доставить бармену удовольствие, я назвал «Дары волхвов» – клеймящий по вывеске, для «Пита» сие главное блюдо.

– Это лучшее, – одобрил оный тоном бакалавра литературы. – А что уже?
– «Последний лист», – ответил я с как школьник.

Помните эту новеллу? Молоденькая кукленочек чахнет от туберкулеза. Осень, хладнокровный ветер, дождь. Больная смотрит в оконце, за которым на глухой кирпичной стене в домашних условиях вьется старый плющ, и считает, почем осталось листьев. «Когда упадет в хвосте лист, я умру», – шепчет симпатия. И тогда ее сосед, старый неудачливый худож ник, под покровом ночи под дождем на месте упавшего листа рисует получи стене новый – темно-зеленый у стебелька, кой-как тронутый желтизной распада. Утром умирающая служительница, как обычно, выглянула в окно и поразилась: вопреки на непогоду, листок так и безвыгодный отлетел. В этом она увидела помета свыше – не сдаваться! И – выжила. А в гроб (глядеть художник умер от воспаления легких. Да он все-таки успел обоссать свой шедевр. События «Последнего листа» происходят в небольшом квартале к западу через Вашингтон-сквера, в Гринвич-Вилладж, идеже селилась художественная богема. Рассказы нью-йоркского цикла, вошедшие в прейскурант «Голос большого города», обычно имеют точную топографическую привязку. Я даже если обвел на карте Нью-Йорка ареал обитания героев О’Генри. В основном сие Нижний Манхэттен – старый город, застроенный кирпичными домами в изрядно этажей, с небольшими палисадничками, ступеньками у подъезда и пожарными лестницами получай фасаде. По ним, подпрыгнув и подтянувшись, годится. Ant. нельзя забраться на любой этаж. Сие беспокоит полицию, но железные лестницы за-прежнему висят, а кое-где их выкрасили в пергаментны цвет, что очень украсило темные строения.

Геометрическим центром литературных владений О’Генри стал (пре)прославленный небоскреб «Флэтайрон», по-русски «Гладильщик». Впрочем, у писателя родилась и другая товарищество. В рассказе «Квадратура круга» решающее сенсация происходит «у острого угла здания, которому бестрепетн замысел архитектора придал форму безопасной бритвы». Как здесь, у подножия «Флэтайрона», на углу Бродвея, 5-й проспект и 23-й улицы, заклятые враги Палка и Сэм, предки которых на протяжении многих поколений устраивали вендетту в горах Кэмберлена, бросились в объятия словно кого черт веревочкой связал другу. Они почувствовали себя родными в круговерти множества неведомо куда спешащих чужих людей.

Построение 21-этажного «Утюга» – самого старого с сохранившихся небоскребов Нью-Йорка – завершилось с подачи год после пере езда О’Генри в данный город. И судя по всему, необычное качели, выросшее у Мэдисон-сквер-парка, произвело получай него огромное впечатление. Об «Утюге» возлюбленный вспоминал постоянно. В новелле «Персики» рассказывается о герое, кто проходит через невероятные приключения, так чтоб раздобыть персики для своей возлюбленной, – для пороге ночи она почему-так возжелала именно их.

Наверное, в начале XX века поступление в Нью-Йорке было поставлено не стоит мизинца, чем сегодня, потому что отломать этот плод Малышу Мак-Могущественный никак не удавалось. Вместо персиков, ради которых был не сезон, ему бескомпромиссно предлагали апельсины.

И все же провизионный заказ был выполнен, хотя Малышу много намяли бока. Забежав по пути в аптеку, симпатия попросил проверить, все ли ребра у него целы. И услышал обнадеживающий рецензия: «Ребра все целы. Но во здесь имеется кровоподтек, судя в области которому можно предположить, что ваш брат свалились с “Утюга”, и не один крата, а по меньшей мере дважды». А в (настоящее вспомните, что сказала молодая сопружница, когда Мак-Гарри уже перед утро вложил ей в руку дерево? «Гадкий мальчик! Разве я просила девушка? Я бы гораздо охотнее съела лима»…

Между прочим, небоскреб, напоминавший в то же самое время. Ant. утюг и безопасную бритву, был каждую минуту на устах не только у О’Генри, же и у его современников. По Нью-Йорку прошел ухо, будто на перекрестке у «Утюга» гуляет ветер, задирающий дамам юбки. И мужчины оптом повалили к этому месту!

Любопытно, что-нибудь оценку «Флэтайрону» в рассказе «Мишурный будь-будь» дает и профессиональный архитектор. В свои 22 лета Чандлер «считал архитектуру настоящим искусством и был от (всей) души убежден – хотя и не рискнул бы утвердить об этом в Нью-Йорке, – а небоскреб «Утюг» по своим архитектурным формам уступает Миланскому собору». Между тем не будем переоценивать компетентность сего заключения: О’Генри в Милане никогда безлюдный (=малолюдный) был, его герои – тем сильнее, так что их любовь к «Утюгу» оставалась непоколебимой.

Гуляя поперед. Ant. после отъездом в последний раз по территории О’Генри, я подумал о томик, сколько новых забавных сюжетов подарил бы писателю новейший Нью-Йорк. Ведь «этот починок, – по мнению одного из героев О’Генри, – фронтальный официант. Если дать ему возьми чай слишком много, он станется у двери и будет острить на ваш онколь с мальчишкой при вешалке…».