Чaры Марракеша

Пoнять, кaк устрoeн этoт зaпутaнный дрeвний гoрoд — или — или oгрoмный бaзaр? — нe прoстo. Нo Мaррaкeш тoгo стoит

Eсть мeстa, в кoтoрыe xoчeтся вeрнуться. В Мaррaкeш мeня тянeт пoтoму, чтo я тaк и нe пoнял, кaк oргaнизoвaн этoт гoрoд, кaк oн живeт. A сoбствeннaя нeспoсoбнoсть в чeм-тo рaзoбрaться мeня рaздрaжaeт. Случaй с гoрoдoм, дaвшим термин цeлoй стрaнe, – из этoгo рядa.

Мaррaкeш и нe гoрoд дaжe, a oгрoмный вoстoчный бaзaр. У нeгo нeт кaкoгo-тo пoнятнoгo плaнa – кoльцeвoгo, рaдиaльнoгo, пoквaртaльнoгo. Нa улицы oбычнoгo гoрoдa этo пeрeплeтeниe гaлeрeй стaнoвится пoxoжe рaзвe чтo нoчью. Днeм Мaррaкeш – этo нeчeлoвeчeскиx рaзмeрoв мaгaзин, бeзумнaя смeсь Вaвилoнскoй бaшни и ГУМa.

Нa рассвете надо городскими крышами разносятся призывы муэдзинов. Вторично четыре раза за день правоверные вознесут молитвы Аллаху, и торговцы и тот и другой раз будут опускаться на маленькие коврики, из себя к Мекке, и жизнь в Марракеше будет застопориваться. А после намаза – начинаться заново, подобно ((тому) как) она началась тем ранним утречком, когда я, поеживаясь от холода, вышел с дверей отеля La Mamounia и впервые двинулся в сторону медины.

Лавочники поуже поднимали с диким скрежетом жалюзи, впуская незапачканный воздух во внутренности своих лавок. Мимо проносились угрюмые мужской элемент с тележками, доверху наполненными горячими лепешками, бараньими тушами, сухофруктами, мешками с кусок-кусом, овощами… На узких улицах медины сталкивались лбами ослики и мулы, и погонщики, кротко поругиваясь, пытались разрулить первые дорожные пробки.

Иноземных покупателей в сие время на базаре еще малограмотный было, и охотничьи инстинкты торговцев дремали. Ни один человек никого не хватал за полы и рукава, алло и не было здесь еще ни к черту негодный иной одежды, кроме джеллабы – длинного мужского платья впредь до полу, дополненного шлепанцами-бабушами и периодически чалмой. Позже сюда забредут толстые немцы в шортах, чахлые англичане в джинсах, модники-итальянцы и русские в вечерних нарядах. А до этого (времени медина оставалась средневековой, и даже трели мобильных телефонов безграмотный прорезали особый утренний гул пробуждающегося базара.

К запахам плесени и пыли, вырывавшимся изо лавок, подмешивались угольный дым, благовония свежего хлеба и специй, вонь свежекрашенных кож и овечьей шерсти. Все на свете это сливалось в особый, безошибочно п узнаваемый запах марокканского рынка. В Марокко симпатия преследовал меня повсюду. Но в роскошных моллах, в гостинице, в клубах и ресторанах к нему добавлялись оставшиеся составляющие – запахи розовых лепестков, пахлавы, старомодных одеколонов, кальяна, старой мебели с кедра.

Запахи в Медине зависят ото времени суток, от сезона и ото квартала. В антикварных лавках вонь благородная, далее, где продают специи – удушающая, у красильщиков кож – непереносимая… По-над рядами, где торгуют всякой сувенирной дребеденью, висят духи дешевых духов и пота взмыленных туристов.

Только все эти тяжелые облака опускаются получи и распишись Медину ближе к вечеру. А в то утро я шел после улочкам старого города, чувствуя себя невидимкой. Не велика птица не обращал на меня внимания, маловыгодный предлагал зайти «просто посмотреть» держи товар. Оно и понятно: на рассвете открываются в основном лавки местного значения. На этом месте торгуют насущным – овощами и детской одеждой, хлебом и оставшимися со вчерашнего дня сладкими пирогами с голубятиной. Обутые в такие но как у мужчин бабуши или шлепающие после пяткам босоножки, закутанные в платки, вдоль утреннему базару передвигались в основном дамское сословие – от овощного развала к лотку с лепешками, а от того места – домой, готовить завтрак, кормить мужчин всех возрастов.

Под своей смоковницей в Марракеше, как и лавки, выходят дверями без обиняков на улицы медины. Днем в ряду обвешанных товаром распахнутых створок замечаешь плотно захлопнутую дверь, за которой может выискаться что угодно – склад, школа, убогая развалюха или богатый дом. В Марокко полный кошелек напоказ не выставляют, и за обшарпанным входом в корне может скрываться дворец с внутренним двором-риадом, мраморным бассейном и садом с павлинами. Кой-когда это гостиница, их здесь манером) и зовут – риады. Нередко их открывают европейцы, влюбившиеся в Марракеш. Тута есть два пути: риад беспритязательно приводят в божеский вид или превращают в карликовый Ritz со штатом консьержей, коридорных и прочей челяди.

Я предан отелю La Mamounia. Некто принадлежит Его Величеству королю, и сие открывает постояльцу многие двери в Марракеше – в том числе и лучший в городе ресторан Yakout и роскошные клубы Pacha и Comptour.

La Mamounia – сие особенный Марракеш. Позади отеля – колоссальный сад с апельсинами, бассейном, соловьями и во всех отношениях прочим, что дает возможность передохнуть от суеты и запахов медины. Ресторация построена в 1920-х в стиле ар-деко. Дай тебе от первоначального замысла архитектора Проста остались всего-навсе салон, общий план первых трех этажей алло кое-какая мебель, но дыхание лайнера «Нормандия» не выбить никакими перестройками и реконструкциями. Немедленно гостинице грозит еще одна отображение – парижская знаменитость Жак Гарсия с кого (следует переделать ее почти до неузнаваемости. Же постоянные клиенты ездить сюда будут несамостоятельно от результата. У них особое положение к этому отелю. Как к живому существу, что же ли? Или как к собственному дому: и шпалеры поистрепались, и полы поскрипывают, но в нем тем маловыгодный менее так здорово и уютно. Эдак же, как в тосканском доме с облупившимся фасадом может ли быть в старой парижской квартире.

От La Mamounia впредь до медины – минут пятнадцать пешком, вскачь – быстрее. Тем утром я пробежал в области пустой центральной площади мимо огромной башни мечети Кутубия и влился в Вотан из рукавов дельты медины. Проскочив ранее хорошо изученные магазины Chateau des Souks (в этом месте был куплен двусторонний ковер-заян), Porte d’Or (антиквариат и фотографии хозяина с голливудскими звездами) и покамест добрый десяток достойнейших торговых предприятий, я оказался держи площадке, образованной пересечением нескольких улочек медины.

(Ровно по дороге я миновал склад, на некоторый меня как-то затащил «ловец туристов», поджидающий жертв вслед оградой La Mamounia. Это был моего первый приезд в Марракеш, и с деталями операции «отлов недотепы» я вдобавок знаком не был. Под история о родственниках-берберах, которые привезли ковры в продажу по ценам в два-три раза вверху, чем у перекупщиков, меня завлекли в склад. Сбежал я, только воспользовавшись отлучкой продавца.)

А без задержки я стоял на пересечении нескольких аллей огромного базара, и меня, наравне остров, со всех сторон обтекала человеческая трасса). Приготовив камеру, я ждал мгновения, про которого и выбрался из отеля в такую рань – эпизодически редкое в медине солнце осветит торговые лавка, лавочников и осликов. В медине всегда сумерки: небо перекрывают навесы бесчисленных лавок, а миллиончик туристов, рыщущих в поисках кедрового верблюда, керамики изо Феса или кожаной сумки, невыгодный дадут вам увидеть этот крепость, почувствовать его прелесть.

Наконец феб вошло в створ одной из галерей, нате минуту осветило все волшебным светом и укатилось подалее. Всего на миг медина преобразилась: клубы, поднимаемые метлой мальчишки-дворника, превратились в золотую прах, ослики радостно заикали, угрюмые торговцы в джеллабах заулыбались. Казаться на миг.

А потом все вернулось получай круги своя, и я побрел обратно в пансионат. Торговцы проснулись, отмолились, развесили третьяк на дверях, и ничто уже безграмотный мешало им хватать меня вслед полы, зазывая на чай и «просто поглядеть». И такой Марракеш мне тоже нравился, не мудрствуя лукаво он был другим – чуть поменьше волшебным, но столь же непонятым.