С Xaбaрoвскa в Фуюaнь плыть чaс с нeбoльшим. Гoрoд, кoнeчнo, нaнeсeн нa кaрты. Нo соль oт этoгo нe мeняeтся: Этo фaнтoм, вырoсший нa китaйскoм бeрeгу Aмурa, грибочек гaлюцинoгeн, гoрoд с двoйным днoм, кaк бок фoкусникa?
Фуюaнь oднoврeмeннo изумляeт и привoдит в пoлнoe нeдoумeниe. Пo вoзврaщeнии кaжeтся, чтo тeбя крупнo нaдули. Вывeрнули нaизнaнку, пoстирaли и пoвeсили высушиваться нa прищeпкax, кaк нaвoлoчку. Я бы никoму нe сoвeтoвaл нaчинaть знaкoмствo с культурoй Китaя с Фуюaня. Xoтя, с другoй стoрoны, пoчeму бы и нeт?..
В Китae чтo-тo прoисxoдит. A чтo имeннo – тoчнo никтo нe знaeт. Всe слышaли прo экoнoмичeский пoдъeм и пoлeты в кoсмoс. Нaрoд в Пoднeбeснoй стaл проживать сытнee, лучшe, гoрoдa у ниx рaстут кaк лешье мясо пoслe дoждя. Нo всe этo тарабарский гaзeтный язык. A вoт впeчaтлeния oчeвидцa…
Тeплoxoд, уxoдивший изо Xa-бa-рoвскa в Фуюaнь, нaзывaлся «Пoлeсьe-18». Я был eдинствeнным туристoм нa бoрту, тo eсть oтпрaвлялся нa тoт бeрeг лицeзрeть дoстoпримeчaтeльнoсти. Всe oстaльныe пaссaжиры exaли нa рынoк зa тoвaрaми. Фуюaнь, кaк и Xэйxe нaпрoтив Блaгoвeщeнскa, и Суйфэньxэ нaпрoтив Пoгрaничнoгo в Примoрьe – глaвныe зaкупoчныe бaзы дaльнeвoстoчныx чeлнoкoв.
Чeрeз чaс и пятнaдцaть минут пeтляния сообразно рукавам Амура открылась земля. В ней высился город. Он был похож возьми московский жилой массив типа Черемушек времен хрущевской оттепели, всего лишь архитектура чуть посовременнее и материалы поцветастее. Красные и синие крыши пятиэтажек, окна с пластиковыми рамами, балконы застеклены, а лестничные пролеты закрыты непрозрачным голубым стеклом. Очевидно, что строили недавно. Жилье новее, необжитое.
На выходе из таможни нужно руки по швам китайский солдатик в мятом зеленом кителе. Стоит только неподвижно, не моргая, словно на пороге мавзолеем.
Если со стороны столица похож на Черемушки, то в глубине, в центре – это Лас-Вегас с поправкой для китайскую специфику. (Казино у соседей запрещены.) Развлечения китайцам заменяет спекулирование. Это работа, отдых, образ мыслей, край чаяний и сама жизнь.
Десятки, сотни, тысячи лавочек, рядов, магазинов, универмагов, лотков, подвалов, киосков и хотя (бы) корыт и тазиков, приспособленных для торговли держи велотележках. Вывески, плакаты, щиты, перетяжки, флажки, вещи и фанерки, обтянутые простынями с названиями заведений и перечислением ассортимента… Шабаш это заполняет улицы Фуюаня свысока донизу, слева направо, во всю глубину и ширь. Счастливо возможность, они и небо застили бы. Истинно пока нет такой китайской уловки.
Трендец безумно ярко и дешево. Словно торт, идеже на тонкий корж плюхнули высшая оценка кило жирного крема в виде розочек и завитков.
Улицы вымощены разноцветной плиткой, деревьев едва нет, только иногда из бетонных проемов торчат голые обрезанные палки с двумя-тремя куцыми веточками. Зато строительных кранов для квадратный километр – больше десятка. Со всех сторон несется китайская музыка вперемешку с русской попсой и блатняком ради Магадан, стрекочут отбойные молотки, с грохотом катятся по части улицам трехколесные грузовички – все (то) есть один синие. Моторикши орут в громкоговорители… И, вестимо, продавцы в тысячи глоток зазывают покупателей: «Корифана! Ивана! Штаны надо! Подруга шуба надо!»
Делать за скольких только глаза привыкают к драконьей яркости и мишуре, замечаешь, что-то все вокруг знакомое, все вкруг мое… Этот город своим вторым на лицо (или дном?) повернут к русским челнокам. Безвыездно надписи дублируются по-русски.
В китайском изложении стиль наш чудовищно карикатурен. В этом (у)потреблять какая-то военная хитрость, по-другому невозможно объяснить, почему за 15 парение схватывающие все на лету народ Поднебесной не удосужились выяснить, словно писать самые простые слова и предложения. В первую голову смешно: «Монопольный магазин механизма металлов… Железные туфли безлюдный (=малолюдный) портятся… Лучшие мужские женские белья… Шоп трусы и торты… Полина и Ваня сотейник… Массаж в голову 20 юаней, массирование в ногу 10 юан-ей. Начинаться спину ногой… Дом здравохранений умиротворение изнурений…» И т. д.
Через час покатываться со смеху уже не хочется. Это они прикидываются…
Главная примечательность фантомного города – рынок. К нему автобусик подвозит русских и выпускает, как охотников в угодья. Компаратив, как охотниц – женщин среди челноков множество. Ant. меньшинство. На «Полесье» самой заметной фигурой была золотоволосая и белолицая Паллада лет сорока пяти. Богато оформленная дамочка неуемного жизнелюбия и деловой хватки. Возлюбленная громче всех болтала, спорила и ругалась с товарками. Меня зацепила с быстротою молнии. Я не собирался ничего покупать, ясно был первым кандидатом в «помогаи» – перевозчики товара. С сего года нашим гражданам разрешено возвращать визит Китай с шоптуром не чаще раза в диск) и вывозить не более 35 кг.
– Ничейный отрок! – воскликнула охотница, узнав, зачем я собрался в Небесная империя. И добавила без тени смущения:
– Будешь моим две дня. – Она поправила воротник моей рубашки. – У меня уроженец, как ты, семнадцати лет…
– Ми тридцать три, – попытался отвертеться я.
– Вот именно? Ой какой миленький!
Хорошо, как будто я вызываю у женщин исключительно материнские чувства. Сие помогает в работе.
Можно было бы наслужиться дальневосточной фемине за один только-тол образ. Но родители еще наградили ее именем, интонация которого способен привести в трепет любого: Красавица Ивановна…
Автобус остановился. Увидев шубы, Люцифер Ивановна с криком «Ой, какая нарядность!» бросилась в атаку. Это была ее круг.
А я отправился искать жизнь в этом городе изо сновидения.
Четкий линейный порядок. Улицы прямые, на правах доски. Никаких закруглений, неровностей, кривых переулков. Во только западная часть города слегка выше восточной, поэтому кварталы спускаются наземь наподобие ступенек. Ближе к реке возводятся пятиэтажки и административные здания, потом рядами тянутся одноэтажные домики, не отличишь на наши совхозные. Одна купол на 2–3, а где и на 5–10 семей.
Администрация утомителен и бездушен. Ни одной лавочки, с тем чтобы посидеть, отдохнуть. Может быть, сие и не требуется рвущемуся в космос китайскому труженику?
Рыночек – сердцевина города. Вокруг него лепятся улочки с магазинами и «сковородками» (шантан), жилые массивы, две школы, двум воинские части и административные здания. В дворе таможенного управления высажен пластмассовый лысый в рост китайского человека с пластмассовым красным цветком в иголках. Какого (дьявола?
За пределами рынка относительно как будто, но через каждые триста метров нате тротуаре из разноцветной плитки нужно контейнер с мусором, источающий кислую вонизм. Кажется, их не часто вывозят. В редких окнах увидишь занавески, бери подоконниках этажами возвышаются кастрюли и сковородки…
Масленица людей – настоящая, маленькая и неприметная – обнаруживается в какой-нибудь месяц здесь, между кирпичными «совхозными» бараками. Бараки, в кругу прочим тоже новые, не старее пяти-семи лет, крыты свежим железом. После этого китайцы живут, спят, сажают порей, делают детей, устраивают семейные сцены и приближенно далее. Между бараками у каждой семьи крохотный, приставки не- больше сотки, надел земли с грядками зелени. Тут. Ant. там тихо, окраин шум не достигает. Умереть и не встать двориках и немощеных проулках сидят родители и старухи, играют малыши, бегают редкие собаки, хрюкают в загонах свиньи, а большие китайцы, видимо по недоразумению без- занятые торговлей, копаются в огородах. А гляди детский садик: площадка 3 на 3 метра, сверху высоких перекладинах висят в ряд 10 качелей нате веревках.
На старом диване у забора спала, свернувшись клубком, маленькая девочка. По улице проезжала мотоциклетка с кузовом, в нем стояли в затылочек друг другу и держались за закорки рабочие. Они смотрели на меня со сдержанным изумлением. В этой части города русские туристы – редкие крови. Нерусских туристов в Фуюане вообще отнюдь не бывает.
Обходя барачный квартал, я попался получай глаза моторикше – въедливому как зудень дедку. За двадцать юаней симпатия обещал прокатить по всему городу и оказать достопримечательности. Их три. Памятник 27 советским воинам, погибшим ради освобождение Фуюаня в 1945 году. (Будто, до 1995 года город состоял изо одной улицы с глинобитными мазанками. В окладной дождь по улице к Амуру текла кремневка.)
Вторая местная достопримечательность – храм нате сопке. К нему ведет новая полоса. На вершине холма врыты фошка столба, обтянутые мешковиной, внутри – хорошо огромные фигуры Будды, прикрытые красной тканью. Раньше ними ставят свечи и ароматические палочки. Ни живой души нет. Только старик в лавке торгует сувенирами.
Для обратном пути я видел буддийского монаха в оранжевой тоге. Спирт задумчиво смотрел вниз на своеобычный город. Я бы многое отдал, дай вам узнать, о чем он думает…
Коляска всю дорогу бормотал что-ведь, поворачиваясь ко мне и отпуская штурвал. В конце концов я понял: дед настаивает для моем вступлении в связь с китайской женщиной.
– Класивая новобрачная деуска – 300 юаней (1000 рублей). Некласивая немолодая – 100 юаней, – и коляска затормозил у неприметного домика с зашторенным окном. Видимо, сие и была, по его мнению, третья достоинство Фуюаня.
– Не надо, – сказал я.
– Тебе мало-: неграмотный надо, мне не надо, плосто посмотлим! – хитрил дедок.
– Вне меня посмотришь.
– Холосо, – мягко согласился рикша, и мы вернулись к рынку.
Фуюань живет, удовлетворяя русские потребности. Весь круг день из-за реки приезжают 300–500 россиян и скупают старье тоннами. Вечером челноки отдыхают. Фуюаньская промышленность развлечений бедна, зато доступна: кафе-бар-сковородки с лягушачьими лапками и личинками шелкопряда, сауны, растирание, дискотеки и фотостудии. Последние пользуются особой любовью россиянок. Китайские фотокудесники одевают наших дам в наряды получи и распишись все вкусы и времена, гримируют и снимают. Клеймящий по образцам, каждая вторая видит себя ангелом: белое пеньюар, крылья за спиной, веночек, опущенный взор. Следом идут невесты (нежные расцветки, вырез, фата) и принцессы. Для отчаянных – фрак американской cowgirl. Заламинированный фотопортрет в образе королевы имеет смысл 200 рублей. В рамке. Это ли малограмотный воплощение девичьих грез?
В одной студии я наткнулся нате Венеру Ивановну. Затяжные торговые войны возьми рынке ничуть не отразились нате ее боевом духе.
– О, москвичок! Застегни-ка ми молнию.
Из вороха сказочных нарядов Люцифер Ивановна выбрала красную китайскую кофточку с драконами, флейтами и цветами. Тет-а-тет с продавщицей мы затянули молнию возьми белой спине соотечественницы.
Какой но счастливой выглядела эта хабаровская юница, увидев себя в зеркале! Кажется, всего-навсего ради этой минуты она ехала в Фуюань, нервничала для таможне, ругалась с хитрыми китайцами в рынке, а завтра потащит неподъемные баулы с вещами в Родину…
Какими счастливыми кажутся сии бабоньки на фотографиях: принцесы, графини, ангелы, тигрицы, воительницы, невесты, жрицы, китаянки с рязанскими глазами…
Однако самое поразительное – ноги. Почти и старый и малый фотографируются босиком. Может, сложно собрать обувь к платью английской королевы XVII века. И безжалостная фотокамера – мастеру раз заниматься мелочами, у него поток – фиксирует растоптанные, помятые, усталые вслед за день беготни ступни со следами застежек и тесемок, мозолями и распухшими крестьянскими пальцами…
Впредь до самого вечера я бродил вокруг рынка, убивая перфект. Темнело, зажигалась неоновая реклама, китайцы закрывали лавочки. Сбыт перемещалась на тротуары – ночная ярмарка. Я зашел в парикмахерскую побриться. За двадцать юаней молодой чайна, измяв мне пальцами все физи(ономи)я, сбрил двухнедельную щетину. Все около почему-то хихикали. Брил симпатия плохо, спасибо что не поранил опасной бритвой.
Я поднялся нате второй этаж в массажный салон. Вслед за занавесками на узеньких кроватках лежали двум женщины. Меня они не видели.
– Ужели что ты, Ксюха, – негромко говорила одна. – Хана не так плохо. Вспомни, песнопения твои в прошлом году по телевизору читали. Наравне передача-то называлась?
– «Антропология», – отвечала другая. – С Дибровым…
– Смотри, видишь. Читали твои стихи. Говорили: написала семнадцатилетняя девчонка с косичками…
– Сие я на фотке так выгляжу.
– Плоховато. Все путем! Приедем домой, хряпнем с тобой водки… Твоя милость оглянись, как тут живут? Короче разве это жизнь? А у нас с тобой?..
– А чисто у нас? – слабо переспрашивала вторая.
– А у нас с тобой – разлюли-малина! – уверенно отвечала первая.
На причале в Хабаровске ажно хмурый спросонья таможенник кажется родным. Ему радуешься, как бы он освободил тебя из плена. Тож разбудил от странного сна насчет неживой город с разноцветным асфальтом…
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.