По холмам смуглым и круглым

В любoй зaбрoшeннoй дeрeвeнькe oбязaтeльнo eсть мeстa, к кoтoрым персонал рeдкo нaвeдывaются, нo кoтoрыe нeсут в сeбe чтo-тo стрaннoe, рeдкoe — зaмшeлый сруб высoxшeгo кoлoдцa, трoпинкa, изoгнувшaяся нeoбычным пoвoрoтoм, oгрoмный лoпуx вoзлe изгoрoди. Дaжe в сaмoм зaнюxaннoм гoрoдишкe тaкиe мeстa нeпрeмeннo eсть.

Пaриж — гoрoд знaмeнитый, бoльшoй и дaлeкo нe бeзoбрaзный. Нo бoльшинствo eгo пoсeтитeлeй, a инoгдa и пaрижaн, знaют Пaриж туристскиx буклeтoв, дeлoвoй aктивнoсти иль квaртaлы, гдe живут oни сaми либo иx близкиe.

Нo в нeм eсть стрaнныe, чaрующиe мeстa, гдe рeдкo встрeтишь любoпытныx. Угoлки, бeз кoтoрыx «Гoрoд Цвeтoв» стaл бы тoлькo aттрaкциoнoм возможно ли бизнeс-цeнтрoм. Я нe пaрижaнин, нo люблю брoдить пo нeму, зaxoдить кудa нoги привeдут, рaзыскивaть oстрoвa гoрoдскoй жизни, кoтoрыe спeрвa нeпoнятны либо нeбрoски — a пoтoм oни нe стирaются изо пaмяти.

Нaчну я экскурсию пo нe oчeнь извeстнoму Пaрижу с xoлмoв, «les buttes». Гoрoд рaспoлoжeн в дoлинe, лучшe скaзaть — ямe, oкружeннoй пoлoгими вoзвышeннoстями. В этoй ямe имeются нeскoлькo xoлмoв-oстaнцeв, пo-пaрижски — «бютт». Oдни изо ниx сoвсeм нeзaмeтны, другиe трeбуют oщутимыx усилий, кoгдa взбирaeшься пo иx склoнaм. Сaмый извeстный, кoнeчнo, — бютт Мoнмaртр, и гoвoрить прo нeгo нe будeм. Xoтя дaжe этoт xoлм, oсoбeннo eгo сeвeрный склoн, рeдкo пoсeщaeмый туристaми, мoжeт (пре)бывать интeрeсным.

Кoгдa стoишь нa ступeняx «Святoгo Сeрдцa» — Сaкрe-Кeр, тo нaлeвo, нa вoстoк oт Мoнмaртрa, килoмeтрax в двуx птичьeгo пoлeтa видeн xoлм Шoмoн. Сиречь виднa бютт Шoмoн. Рaзницa в грaммaтичeскиx рoдax мeжду русским и фрaнцузским oчeнь вaжнa. Мужскoe в целях русскoгo — жeнскoe для фрaнцузa. EtXvice versa. Итaк, нeдaлeкo видeн xoлм, пoкрытый пaркoм и увeнчaнный кaкoй-тo, пoлoжeннoй «высoтe N» aнтeннoй. «Chaumont» пo-фрaнцузски — «извeсткoвaя гoрa». Здeсь нa сaмoм дeлe eщe с римскиx врeмeн дoбывaли извeстняк и oбжигaли eгo. В рeзультaтe xoлм oкaзaлся изъeдeнным, дырявым, прeврaтился в кaтaкoмбы и стaл излюблeнным мeстoм всeвoзмoжнoй шпaны. В 1814 бютт Шoмoн былa пoслeднeй линиeй oбoрoны oт нaступaвшиx нa Пaриж русскиx вoйск. В 1867, нeзaдoлгo дo Кoммуны, здeсь рeшили рaзбить пaрк. Oднaкo нe сoвсeм успeли: в кустax и рaсщeлинax дрeвнeгo кaрьeрa коммунары успели навоеваться против войск «версальцев». И были похоронены (два, на холме кладбища Пер-Лашез. Обстрел в парке Шомон, называемом словарем «Жалкий Лярусс» издания 1986 года «живописным местом», без- остановилась, здесь успели пролить происхождение и участники Сопротивления времен последней популярный войны.

Парк на самом деле чумовой, особенно в будние дни, когда в нем пусто, кроме матерей с детьми, мелких торговцев наркотиками и клошаров, расслабляющихся перед кустами. Пологие склоны, покрытые пронзительно-зелеными газонами, искусно рассаженные купы деревьев, цементные заборчики в виде переплетенных корневищ и неотразимо изготовленная цементная скала (жалко, в области ней не разгуливают белые медведи, ровно в московском Зоо), каскадики и журчащие мелкие водопады держи водопроводных ручьях… спокойствие.

Да главное — улицы вокруг этого парка. Нагорье Шомон до конца прошлого века был заселен крестьянами, пасшими коз, разводившими огороды, либо работниками мелких окружных фабрик. В преддверии первой мировой войны здесь начали застройка, особенно развившееся в 20-30-е годы. Немедленно здесь бодро строят большие под своей смоковницей «со всеми удобствами», но сохранились опять-таки островки странной мелкобуржуазной жизни первой половины нашего столетия. Примерно сказать, улица Музайя. Это — пустынная, с редкими магазинчиками и кафешантан дорога, обрамленная стенами и домами. В домах человек пятнадцать всегда окна закрыты ставнями, а надо стенами свисают ветки сирени и жасмина. Живут на этом месте по большей части природные французы, же даже зимой возникают ассоциации с южными городами. Тем сильнее, что дома здесь устроены в области принципу «виллы» в античном смысле: курдонер, замкнутый несколькими сообщающимися друг с другом домами. Точно по-русски «вилла» лучше всего переводится точь в точь «усадьба». Вот и здесь, проходя за мощенному мелким булыжником двору, поглядывая в травяные стебельки, пробивающиеся между камнями, в пышные живые изгороди, слушая голос моторов где-то внизу и терпсихора птиц, свивших гнезда в окрестных каштанах, убеждаешься в незыблемости полудеревенского быта. А с высоты — плывут облака, которые в этом городе как води очень низки, пышны, как кондитерский крем, и способствуют медленным размышлениям о томишко, что нет ничего более нового, нежели постоянные изменения.

Спускаясь с бютт Шомон, попадаешь в ее склон, в Бельвилль — «Прекрасную деревню». Подчас-то этот район был вотчиной апашей, нежели-то вроде парижской Марьиной Рощи. Незамедлительно в его узких улочках, карабкающихся получи холм, живут вперемежку представители всевозможных экзотических национальностей, небогатая творческая интеллигенция и постоянно больше и больше молодых деловых людей, понявших, какими судьбами место скоро станет золотым.

Неотложно — короткое объяснение социальной географии Парижа. По образу во всех городах Европы через Лондона до Москвы, роза ветров на этом месте такая, что ветер чаще задувает с запада на восток. Поэтому в Запад Энд Лондона живут в основном народ обеспеченные, а в Ист Энд — пролетарии, нюхающие призрак труб окрестных заводов. В Париже — Булонь-Нейи получай западе и Баньоле-Монтрей на востоке. В Берлине — Далем и Шарлоттенбург и противоположные им восточные пролетариат предместья. В Москве мы видим ведь же самое. Правда, бывают и исключения. Устойчивый парижский район Венсенн находится получи востоке, как и, например, Кусково аль Царицино у нас.

Спустившись с холма, попадаешь нате набережные канала Сен-Мартин, соединяющего, при помощи других каналов, Сену с Уазой и Марной. В общих чертах сеть каналов во Франции бешено развита и до сих пор бойко употребляется для всевозможного транспорта. Голубая трасса Святого Мартина входит в Сену обок площади Бастилии, и здесь расположена одна с гаваней города, Порт Арсенала. Истинное смак — сидеть в погожий день на берегу, испытывать суда, которыми наполнена гавань…

После этого и роскошные океанские яхты, и всевозможные катера и катерки, и жилые баржи с цветочками получи и распишись борту и занавесочками на окнах. Весь это — под самыми разнообразными флагами, есть увидеть даже американские или южноафриканские вымпелы. А в соседних чепок нередко можно встретить настоящих «морских волков» с обветренными лицами, сидящих со стаканчиком и ароматной трубкой.

Перед площадью Бастилии канал уходит по-под землю километра на три и появляется держи поверхность только в конце бульвара Ришар-Ленуар. На этом месте, вдоль набережных Жемапп и Вальми — диво, тихий, патриархальный квартал. Горбатые мостики по-над медленной зеленой водой, старинные Ключи, рыболовы в беретках, день-деньской следящие ради поплавками. И люди, просто часами глядящие возьми воду, наслаждающиеся безмятежной, сонноватой жизнью сего мирного островка в бурном море мегаполиса.

А ранее по Сене, к востоку, на правом берегу, находится пока что одно любопытное место — район винных складов, пристающий к суперсовременному стадиону и концертному залу Берси. Сие — целый городок, состоящий из узеньких улочек, носящих имена самых знаменитых французских вин — Макон, Сент-Эмильон, Шабли, Поммард, Минервуа, Корбье. На этом месте из ворот складов пахнет вином, приезжают и уезжают механизмы, груженные ящиками с бутылками, усатые виноторговцы ведут непонятные на непосвященного разговоры…

К северо-востоку, ради парижской «МКАД», находится блошиный торжок Монтрей. В отличие от более знаменитого рынка Сент-Оэн/Обервилье, ужасно туристского и, соответственно дорогого, где пусть даже ржавые краны и смесители приобретают кой-то французский шик, монтрейский барахолка — совершенно настоящий и смахивает на наши толкучки. Торгуют тогда любой дурью, от сношенных башмаков перед неработающих старинных игровых автоматов. А да африканскими тканями цвета «вырви очи», китайскими веерами и фонарями, арабской чеканкой и Царь Небесный весть чем еще. А неподалеку, в небольшом доме после увитой плющом стеной, расположился самый осязательный в Европе центр кружащихся дервишей-суфиев секты Ахмадийя. Ежели попросить разрешения, то можно наличествовать на их радениях.

Южнее Монтрея находится поле Венсенн с его знаменитым замком и дворцом Людовика XIV, обширным лесом, озером и монастырем ламаистов-красношапочников. Лесочек — любимое место отдыха парижан, спирт менее ухожен, чем знаменитый Булонский пуща, но и более «природен», а также слабее обсижен наркоманами и проститутками. Здесь а имеется ботанический сад, Jardin dХAcclimatisation. Сие чудесное место с великолепным розарием, коллекцией редких растений и беспредельно красивым парком. Но на муж вкус, самое замечательное, что перевода нет в «Саду Акклиматизации», — это построенные, наверно, в 70-х годах, в «японском стиле» павильоны, идеже воспроизведены (несколько наивно) разные страны. Сахара, амазонские зеленый ад, Япония, мексиканская пустыня… Особенно хороши сии павильоны в дни промозглой парижской зимы. Заплатив малую толику франков за вход в пустынный неразвитый сад, прихватив с собой бутылку источник, книжку или «ноут-бук», ваша милость можете безмятежно кайфовать или гнуть горб, перемещаясь время от времени с сухого пустынного климата во влажную жару Амазонии, а (не то надоест — то отправиться на бамбук либо — либо карликовые деревца Японии.

В самом центре Парижа а ещё остались уголки, куда редко заходят посторонние. Примерно сказать, лабиринтообразные узенькие переулки в квартале Марэ — «Захолустье». Случайный человек может заблудиться: улицы проложены не принимая во внимание видимой логики. Именно здесь находится нерадостно знаменитая бандитизмом во времена Средневековья rue des Vertus — проспект Добродетелей. Да и пресловутый, знакомый по всем статьям по «Анжелике, маркизе ангелов» Дворишко чудес находится неподалеку. Сейчас тут. Ant. там все спокойно. Еще несколько планирование назад здесь имелись удивительные арабские лавочки-ресторан, где торговали пряностями, оливковым маслом, вином, зеленью, а можно было и выпить кофе возможно ли опрокинуть стаканчик. Теперь арабов однако меньше, зато все больше китайцев, вдобавок каких-то особенных. Они принадлежат к некоему южнокитайскому племени «вэй» и с прочими выходцами изо Поднебесной не общаются. Здесь — крошечные ресторанчики с ошеломляюще дешевой и вкусной едой, фабрички и лавки, торгующие изделиями с кожи — сумками и ремнями, магазины, наполненные загадочными продуктами.

Ещё раз одно весьма экзотическое место — крытые пассажи плечо в плечо улицы Фобур-Сен-Дени, сфера пакистанских, индийских и турецких кафе и забегаловок. Тогда усатые турки часами пьют напиток бодрости, играют в карты и смотрят на видео турецкие фильмы; пакистанцы и индийцы заходят в видеошопы скажем кассеты со своими киноэпопеями; стены заклеены афишами и листовками Курдской рабочей партии с портретами Ленина и призывами к чему-ведь; здесь можно купить редчайшие перец, благовония и украшения, не уезжая изо Парижа на тысячи километров.

Дабы попасть на другие холмы Парижа, не грех бы и что-л. сделать перебраться на левый берег Сены.

Уклонение в историческую географию Парижа. Возник крепость на островке между двух рукавов Сены, какой-либо теперь называется Иль де ля Сите, «Город Городка». Именно на этой болотистой кочке представители племени паризиев и основали Лютецию, по судьбе Париж. Им повезло: через островок, где ныне стоит Нотр-Дам, пролегал судьбоносный торговый и стратегический путь с Юга получи Север, из римских средиземноморских провинций в их колонии в Германии, Бельгии, Англии, и после этого — в Скандинавию. Потом город начал восходить на оба берега, и исстари берега разнились посредь собой и нередко враждовали. Королевская представительство была довольно быстро перенесена с Иль -де ля Сите на правый побережье, Rive Droite, туда, где ступень за ступенью вырос Лувр. Здесь на столетия сосредоточилась чиновная и финансовая проживание города и страны. Здесь находится rue des Lombards, проспект Ломбардцев, которые первыми открыли в Париже меняльные лавки и «ломбарды», прототипы современных банков. Центральные офисы крупнейших банков по сих пор находятся на Правом берегу. Здесь же — Елисейский дворец, официальная представительство президента, Государственный совет, большинство посольств, офисов больших компаний, музеев и самых известных театров. А Правый берег был и средой обитания ремесленников и торговцев, шпаны и солдатья. После этого, в полукилометре от Лувра, бурлило «Черево Парижа», Les Halles, колоссальный рынок, теперича замененный столь же колоссальным коммерческим центром, закопанным получи четыре этажа под землю. Шелковичное) дерево футуристический Центр Помпиду, «Бобур», только тут же и улица Сен-Дени и Пигаль с их пялево-шопами и проститутками. А квартал Марэ — «Лужа», первоначально занятый в основном дворцами вельмож, по прошествии времени крушения «старого режима» превратился в кошмарный гнилой человеческий муравейник: дворцы, в соответствии с лозунгом «общество хижинам — война дворцам», были обстроены какими-в таком случае заплесневелыми курятниками и чуланами, в великолепных в отдельных случаях-то парадных залах обустроились кожевенные фабрики и мебельные мастерские. Не менее в последние два десятилетия округа Лувра, Бастилии и Оперы стали перевоплощаться в престижный и дорогой район.

Левый прибрежье, Rive Gauche, испокон веков был вотчиной оппозиционеров. В этом месте устраивались полуопальные аристократы, здесь возник Ситет, Сорбонна, вечно находившийся в противостоянии власть предержащие. Людовик XIV, ненавидевший традиционный Париж, строит тогда один из самых великолепных своих монументов — Дом(ина) Инвалидов. Наполеона хоронят здесь а — это показательно, не в Сен-Дени но, усыпальнице Капетингов на Правом берегу вверять его прах покою… Получи и распишись Рив Гош находится и Пантеон, дагоба «новых французов» — по отношению, заведенным порядком, к «ancien regime». Свою «левизну» Поддельный берег проявил и в «Эпоху Мая» — умереть и не встать времена баррикад 1968 года. Сорбонна в ближайший раз разбушевалась и вспомнила об угнетенных пролетариях, обитающих в основном следовать речкой. Это, конечно, не так, что Левый берег заселен чрезвычайно студентами, профессорами и лицами свободных профессий. Ни в какой сте нет. Но здесь все-таки свыше улиц, похожих на наши Пречистенку и Арбат, пре тихих, располагающих к задумчивости, уголков, предпочтительно хороших книжных магазинов и магазинов с одеждой в (видах людей, любящих одновременно моду и традицию.

В 70-е годы, нет-нет да и наступило похмелье от «революции-68», было заявлено, кое-что Рив Гош, его Сен-Жермен -де Пре, Распай и Монпарнас, «поколение йе-йе» (белая головка рубашка, черные очки, черные башмаки/юбка-солнце, шиньон-«Бабетт» и равным образом темные очки), Сартр и Борис Виан, а вдобавок джаз-клубы непоправимо вышли с моды. Начался отток интеллектуалов, художников и литераторов и кормивших их и через них кормившихся галерей и издательств в Рив Друат. Там тогда было меньше снять мастерскую или оборудовать коммерческое просвет в руинированных муравейниках. Теперь все, что ли, качнулось в обратную сторону. Правый яр уже дороже Левого, а кроме того, 60-е годы заново в моде.

Первый холм, куда попадаешь сверху Левом берегу, это Butte S-te Genevieve, Св. Геновефы, покровительницы Парижа. Сие рядом с Сорбонной, там очень как на картинке и очень туристично. Но есть и округ, интересное русскому, — книжный кооператив «ИМКА-Пресс» на одноименной улице. Пыль столбом-затхлый запах старых книг, сверхбольшой набор зачастую загадочных эмигрантских изданий, осязание, что русская интеллигенция — она и бери Рив Гош русская интеллигенция. Butte Montparnasse, «Угорок Парнасской горы» сейчас почти незаметен в результате нивелировки и строительства. А называется возлюбленный так потому, что во Век Петра Франсуа Вийона студенты колледжей Сорбонны после этого прогуливали лекции, развалившись под кустами и лопухами, попивая медок и читая друг дружке вирши получай латыни. Под его восточным склоном, подальше улиц Муффтар и Монж, имеется дупелину симпатичное место — «Арены». Сие парижский Колизей, раз в сто уступающий римскому ровно по размеру, но очень уютный. Добро бы здесь тоже травили христиан дикими зверями (умереть и не встать всяком случае, так пишут в путеводителях), манс нетерпимости здесь не витает. Оный каменный цирк, зажатый между спокойными и дружелюбными домами, — (то) есть где-нибудь в Старопименовском переулке, — засаженный акациями, сиренью и жасмином, идеальное околоток для милого дружеского или любовного разговора в южный летний вечер.

Но самая главная Butte Левого берега — Butte aux Cailles, «Перепелиный бархан», место совершенно неизведанное туристами. Во время оно всего потому, что там отсутствует никаких исторических памятников. Но жрать удивительная, как говорят французы, «ambiance» — комбинация «атмосферы» и «микросоциума».

Перед тем, что попасть туда, стоит пройтись чрез район Площади Италии и завернуть в «чайнатаун», находящийся в основном в подземельях нового комплекса бок о бок с площадью. Здесь, блуждая среди лавок и супермаркетов, торгующих неидентифицируемыми товарами, разрешается прикупить шелковую «маоцзэдунку», китайскую воблу, опять более пахучую, чем русская, бросить взор последний гонконгский боевик или предстать в конфуцианском храме, где жгут бумажные свечи и поминальные деньжата в честь вечноживых предков.

А выбравшись оттедова, свернув на запад по улице Тольбиак, поплутав в соответствии с замершей в вечном ожидании Тополиной улице (rue des Peubliers), Алмазной улице (rue des Diamants) и улице Самсона, ваш брат и попадете на верхушку Перепелиного холма, сверху круглую площадь Верлена. Жил ли потом великий поэт, мне выяснить далеко не удалось. Вряд ли. Слишком дней ходу) от центра. Нищему гению бери извозчика бы не хватало. Однако если жил — то понятно, каким ветром занесло такая бешеная энергия, такой всемогущий ритм. Это сонное царство. На дому 20-х годов, платаны, пирамидальные тополя, косое гелиос — почему-то на Бютт о Кайль в что придется время года теплится оранжевое умеренное свет. Пожилые пенсионеры и рантье — прямо с флоберовского «Бувар и Пекюше», женщины с колясками несомненно молодые люди, всем своим видом показывающие, точно здесь они оказались совершенно невзначай. На Перепелином холме время течет анданте, куда медленнее, чем даже держи Бютт Шомон, и эта медлительность дает решительность в том, что стыдящаяся молодежь, пройдут годы, кончайте все так же прогуливать до самого поры мало что понимающих младенцев, а того) греть кости на лавочках площади Верлена. А кабы столь банальные философские заключения поверх полчаса вам наскучат, зайдите в одно с кафе на углу. И еще при помощи полчаса вы поймете, ловя сонно-подозрительные вещи) хозяина или хозяйки, что труизм в любомудрии — не обязательно отрицательное геотропизм.

В получасе ходьбы на запад — склад Montsouris, «Мышиной горы». Это равно как одна из «бютт» Парижа. Небольшая, с холмиками и беседками, арабскими и польскими работягами, пьющими пивчелло на газонах, с совсем уже деревенским бытом. Кое-когда я подошел к пожилому господину в «баскской» беретке, отдыхавшему задним числом долгой игры в «петанк» (заключающейся в размеренном катании свинцовых шаров), и спросил его, не хуже кого пройти на одну из соседних улиц, спирт мне блаженно ответил, гортанно переворачивая влажные моргалки парижского прононса: «Сынок, ты а? Зачем тебе туда, здесь все равно куда лучше…» (Fiston, pourguoi faire? On est bon ici).

А ещё одно место для нетипичного туриcта — La Ruche, «Борть», когда-то мастерская Эйфеля. В ее строительстве одаренный инженер использовал те же кредо, что для Башни: металлический увлекающий каркас и небольшое количество функциональных добавок с других материалов. Это строение, похожее для пагодообразный пирог, после смерти Эйфеля из чего явствует поистине ульем — но без пчеломатки. Вслед за сто без малого лет его существования в сегментообразных мастерских успели поишачить художники, чьи произведения ныне висят в почетных залах самых почетных музеев: Шагал, Руо, Сутин, Поллок. Масленица идет. В «Улье» и сейчас занимаются творческим трудом представители разных национальностей и стилей. В последнее поход я там встретил ирландца, японца, словенца, израильтянина и француза. Дай Царь Небесный им вписать свои имена в золотую книгу парижской культурной и культовой жизни. Да и без них ля Руш — бесподобный островок отдохновения среди сжатого и задыхающегося Парижа. Находится «Борть» на улице Конфедерации, одном с ответвлений улицы Вожирар, самой длинной в городе. Любителям пешего хождения могу дать совет пройти путь ногами, от Люксембургского сада впредь до «Периферик». Путешествие займет часа один с половиной — Париж город маленький, чуть свыше Москвы в пределах Садового кольца. И вас, прогуливаясь, увидите самые разные пейзажи, самых разнообразных персонажей и бездна мелких, но необходимых для понимания города деталей. Беспричинно что заверните в улицу Конфедерации — тогда, за чугунной, всегда приоткрытой решеткой вам полюбуетесь на жизнь «Улья», держи сад, его окружающий. А если подружитесь с его обитателями, ведь и поучаствуете в жарении сардин и шашлыков получи и распишись решетке и распивании «кот дю Рон» с пластмассового бочонка.

После этого, проходя заманчивые адреса вроде улицы Круа-Нивер и похожей сверху площадь Киевского вокзала Порт дХОрлеан, я завернул бы получи улочку Froidevaux — «Телят холодных», нахально расположенную у стены кладбища Монпарнас. По (по грибы) стеной — герои Левого берега, гошисты похоже Сартра и де Бовуар; а на улице — чудные алжирские ресторанчики с прекрасным «мешуи» — жареной бараниной, «кусок-кусом» и серым вином «Булуания».

До сего времени одно место, которое нельзя отживать, — Марсовы поля у подножия Эйфелевой башни. Сие один из самых престижных районов Парижа, благодаря чего днем здесь ухоженные дамы прогуливают мало-: неграмотный менее ухоженных собак, а африканские разве филиппинские бонны выгуливают чистеньких белокожих детишек. Сообразно аллеям катаются на лошадях девицы в брюках с кожаными леями и в зеркально начищенных сапогах. Ну-ка, а поздно вечером здесь безлюдно и тихонько. Особенно приятно здесь поздним в вечернее время, переходящим в раннее утро: поют соловьи, сладко пахнет жасмином и розами, сияет в черном небе подсвеченная Зиккурат.

А закончить путешествие по не жуть известному Парижу стоит в самом его движок, на стрелке острова Св. Людвика, Ile St.-Louis, расположенного бок о бок с Иль де ля Сите. Вследствие того-то здесь, хотя вокруг бродят орды туристов, числительное позади существительного: часа два никогда никого нет. Нужно спуститься возьми нижнюю набережную, где растет значительный вяз, а возле него стоит скамейка. И, присевши на нее, любоваться видом. Дьявол великолепен. Слева высится Нотр-Дам, для противоположном берегу поднимает свой основа один из древнейших храмов Парижа, Сен-Жерве — Св. Гервасий, вслед ним белеет Отель де Вилль, Парижская муниципалитет, а дальше — вдоль набережных течет к морю Сена, чередой уходят мосты, виднеются Лувр, Эйфелева великан, золотой купол Инвалидов. И над волнами парижских крыш плывут, ежеминутно меняясь, облака… Сидеть держи этой лавочке можно часами.

(без, это отнюдь не все удивительные адреса города, — просто-напросто самые милые для меня. Я ручаюсь, что любой, кто рискнет сойти с маршрутов, прописанных в путеводителях, несомненно найдет что-то по своему сердцу. Проработать Париж можно до бесконечности, всего-навсего и удивляясь: господи, как же я древле-то не замечал вот сего окна, этого двора, этого изгиба улицы?