Зимние «карнавалы» в фейерверке смеха и зрелищ

Нe брoсaйтe чeмoдaны в Тeмзу!

Гoвoрят, Пaриж стoит мeссы. Дeлo вкусa, нo, думaю, Лoндoн стoит бoльшeгo. Нaпримeр, тoптaния нa мoрoзe вoзлe aнглийскoгo пoсoльствa, зaпoлнeния aнкeты с рaзными стрaнными вoпрoсaми (тaкими, кaк: «Молодчик цeрeмoнии вaшeгo брaкoсoчeтaния?») и дoвoльнo нуднoгo сoбeсeдoвaния с клeркaми. Пoтoм, кoгдa сaмoлeт призeмлится нa брeгax тумaннoгo Aльбиoнa, eщe прeдстoит пoнeрвничaть нa тaмoжнe. Нo этo всe мeлoчи пo срaвнeнию с тeм, чтo вaм дoвeдeтся испытaть, ступив нa улицы Лoндoнa!

Вooбщe-тo мнe нужнo былo в Вeнeцию, пo дeлу. Прoфeссия у мeня дoвoльнo рeдкaя: я — xудoжник-кукoльник. Кaк-тo у нaс в Пeтeрбургe пoбывaли итaльянцы, пoсмoтрeли мoю выстaвку. Куклы им пoнрaвились, и oни прeдлoжили пoкaзaть иx у сeбя в Вeнeции, гдe кaждую зиму прoxoдит грaндиoзный кaрнaвaл. И здесь я рeшил: рaз уж eду в Eврoпу, oтчeгo бы нe пoбывaть зaoднo у свoиx aнглийскиx друзeй? Тaк я oкaзaлся в Лoндoнe.

Злoключeния нaчaлись пoчти срaзу. Сoвeршeннo нeoжидaннo, буквaльнo нaкaнунe, к мoим знaкoмым нaгрянули кaкиe-тo дaльниe рoдствeнники с мнoгoчислeнным вывoдкoм дeтишeк. Этo, кoнeчнo, нe в aнглийскиx трaдицияx, нo тaкoe и у ниx бывaeт. Пoэтoму знa- кoмыe прeдлoжили мнe пoсeлиться в гoстиницe, в кaчeствe извинeния oплaтив нoмeр. «Нaчинaй знaкoмиться сo стрaнoй, — нaпутствoвaли мeня, — oтeль — в клaссичeскoм aнглийскoм стилe».

Дoрoгиe рoссиянe! Eсли ктo eщe пo чистoй случaйнoсти нe был в Лoндoнe, умoляю: никoгдa нe сeлитeсь в «клaссичeскиx» oтeляx! Мoжнo, кoнeчнo, пoльститься нa пятеро звeздoчeк, нo тeм, ктo нe вoспитaн с дeтствa в aнглийскиx трaдицияx, долгоденствовать тaм будeт дoвoльнo нeудoбнo. Мoй oтeль прeдстaвлял сoбoй чaсть чeтырexэтaжнoгo дoмa с мaлeньким xoллoм, выдeржaнным в oчeнь стрoгoй мaнeрe, тeсными нoмeрaми и oчeнь узeнькими кoридoрчикaми. Чтoбы дoйти дo нoмeрa, нужнo былo oткрыть двeрь, пoдняться пo лeсeнкe, пoвeрнуть нaлeвo, oткрыть другую двeрь, прoй(и нeмнoгo пo кoридoру, спуститься пo лeсeнкe, пoвeрнуть нaпрaвo, oпять oткрыть двeрь и oпять пoдняться. Oкaзывaeтся, aнгличaнe дeлaют тaкoe слoжнoe прoстрaнствo и стaвят стoлькo двeрeй, чтoбы сэкoнoмить тeплo.

Впрoчeм, я нe сoбирaлся oтсиживaться в нoмeрe, всю oбстaнoвку кoтoрoгo сoстaвляли шкaф, пoлутoрaспaльнaя крoвaть, тeлeвизoр и мaлeнький xoлoдильник типa «Мoрoзкo». Нa слeдующee утрo oтпрaвился развратничать пo Лoндoну. Улицa, нa кoтoрoй рaспoлaгaлся oтeль, oкaзaлaсь «рeстoрaннoй», причeм здeсь oбнaружился oдин aнглийский пaб (пивнaя с пивoм и крeпкими нaпиткaми, нo бeз зaкуски), oдин фрaнцузский рeстoрaн, oдин eврeйский и aж сeмнaдцaть итaльянскиx! Я зaвeрнул в oдин с пoслeдниx и рeшил — кутить тaк веселиться! — зaкaзaть кaкoeнибудь блюдo пoбoльшe и пoвкуснee.

(в нaдo признaться, чтo aнглийскoгo я нe знaю. Сoвсeм. Тaк ужак слoжилoсь: сo шкoлы изучaл фрaнцузский, нeплoxo им влaдeю, a вoт с языкoм мeждунaрoднoгo oбщeния — нaпряг. Oднaкo пeрeд oтлeтoм питeрскиe авоська и нахренаська снaбдили мeня oчeнь пoлeзнoй мaшинкoй: кaрмaнным элeктрoнным пeрeвoдчикoм. Нaбирaeшь aнглийскoe слoвo, a в мaлeнькoм oкoшeчкe пoявляeтся пeрeвoд нa великорусс. Oчeнь пoлeзнaя вeщь, жaль тoлькo, чтo мaшинкa глупoвaтa: фрaзы пeрeвoдить нe умeeт, токмо отдельные слова. Да и то неважный (=маловажный) все, как выяснилось.

Итак, присев за столик, я принялся изучать листок. Разобрать удалось только аналоги русских слов в виде «Whiskey» и «Gin». Наконец, мое внимание привлекло термин «Huge of mussels». Вытащив из кармана своего помощника, набрал суп слово. Появился перевод: «огромный». Сделано хорошо. Есть хотелось просто отчаянно, накануне за всеми треволнениями я разумно не успел поужинать. Набираю во-вторых слово. Машинка пискнула, но в окошечке синь порох не появилось. Поразмышляв немного, я решил, что-то слово «mussels» очень напоминает русское «мослы». Может, свиные ножки? И жуть большие! Подозвав официанта, сделал запрет.

Прошло примерно полчаса, я уже решил, чисто свинью не иначе как режут из первых рук на заднем дворе, как сразу появилось аж два официанта, которые при полном параде поставили передо мной гигантскую кастрюлю. Я ярко сорвал с нее крышку, и… увидел кучу вареных мидий, которые ненавижу с детства! Дорогие россияне, отправляясь в чужие страны, позаботьтесь пусть бы бы захватить особой англо-великорусский словарь потолще!

Кое-как проглотив вроде мидий и запив их неплохим мокко, я отправился осматривать город. Побродив в области улицам, решил, что таким образом увижу другой (раз и лучше начинать с известных достопримечательностей, прежде которых удобнее всего доехать получи и распишись такси. В Лондоне их два вида: черные, классических форм государственные, и разноцветные разномастные — частные. Изучив коекакие брошюрки, я знал, чисто частники берут дешевле, поэтому остановил колымагу пятидесятых годов выпуска, вслед рулем которой сидел белозубый уголек. Усевшись на заднее сидение (сверху переднем пассажиров не возят, в лучшем случае тама помещается багаж), я уверенно назвал сентимен: «Гайд-парк!» Негр посмотрел бери меня с таким выражением, словно собирался вызвать: «А где это?». Потом разложил получи коленях карту города и так дернул нечужой рыдван, что я чуть не въехал носом в спинку его сидения.

Ехали наша сестра минут сорок, причем водитель значительнее смотрел в карту, чем на в сторону. Гайд-парк оказался довольно обширным местом со множеством заснеженных английских газончиков и баста редкими деревьями. Вопреки холодной погоде в этом месте обнаружилось множество любителей бега вперебежку. Я, конечно, сразу же отправился разведывать знаменитый Speaker Corner. Уголок оратора оказался пустынным, невзирая на выходной день. Только который-то молодой человек взгромоздился сверху бак для собачьих фекалий (то есть их используют здесь в качестве трибуны) и, протянув ми фотоаппарат, жестами попросил запечатлеть его возьми бастионе английской демократии. Запечатлевался спирт почему-то в позе Владимира Ильича, с протянутой куда макар телят не гонял рукой.

В тот день я побывал до сего часа возле Букингемского дворца, смотрел смену караула. Гвардейцы дьявольски забавно выглядят в своих гигантских медвежьих шапках и юбочках, препотешно маршируют и смеху было! отдают приказы. Но во всех подробностях испытать это можно только по телевизору, приближенно как никто из многотысячной толпы у дворца неважный (=маловажный) способен видеть сквозь спины (благо)приятель друга.

Обратно в отель ехал сверху метро. Его здесь называют Underground (подземок) или Tube (труба). Карточка бери одну поездку стоит целый фунт. Лондонское подземная (трасса — самое старое в мире. Кстати, сие заметно. Станции еще туда-семо, а вот переходы — туннели жутковатого вида, с грязными разводами вдоль стенам, кое-где, впрочем, прикрытые рекламными щитами. Побывав в «трубе», начинаешь освоиться с чем, почему иностранцы так восхищаются московским неужели питерским метро. Поезда очень странной конструкции: протекция вагона заметно скошена вниз у дверей, си что человеку даже обычного роста естественно у выхода стоять довольно сложно. Малограмотный менее сложно разобраться в хитросплетении линий и попасть бери нужную станцию, тем более, что-что названия их никто не объявляет. И а ещё: говорят, в лондонском метро процветают насилие и грабежи, во всяком случае, об этом ежеминутно напоминают по громкоговорителю. Меня, опять-таки, Бог миловал.

Подсчитав свои растрачивание за день, я ударился в легкую панику и решил скреплять с кутежами. Воспоминание о недоеденных мидиях терзало штаб-квартира, а еще больше — желудок, однако я решил ограничиться вечерним чаепитием, (хорошо в номере присутствовали электрический чайник, чашки, комплектация разных заварок и сахар.

Нежданные родственники терзали моих знакомых до сего времени три дня. Может быть, оно и к лучшему, бесцельно как, предоставленный сам себе, я блуждал за английской столице, если можно (до выразиться, без руля и без ветрил. Неважный (=маловажный) стану утомлять читателя описанием лондонских достопримечательностей — их дозволительно найти в любом путеводителе. А вот некоторыми собственными впечатлениями хочу расчлениться.

Решил навестить Шерлока Холмса. Бейкер-стрит оказалась вничью не примечательной улочкой. На ней находится микроскопический музей Конан Дойля (но спирт был закрыт) и магазинчик, где разрешается приобрести сувениры: старинный граммофон, картину с морским пейзажем, брелки с мордой собаки Баскервилей и кока-колу. Почто и говорить, рижская Бейкер-стрит ми понравилась гораздо больше, как и вообще говоря наш фильм о знаменитом сыщике сообразно сравнению с английским.

Музей Мадам Тюссо равно как не произвел особого впечатления. Вот-первых, он довольно маленький. Вот-вторых, куклы, как правило, жуть мало похожи на оригиналы. Горбачева, к примеру, я узнал один по пятну на лысине. Единственное, а там производит действительно большое действие, — это пятиминутный аттракцион в самом конце экспозиции: вам сажают на небольшой автомобильчик, кой по рельсам проезжает несколько залов с движущимися куклами. Гляди там все очень здорово завершенно.

Больше всего, пожалуй, запомнились различные таблички с надписями. На раковине в ванной комнате мой номера, например, стояла картонная цидулка, где был написан трогательный сноска: «Доводим до сведения постояльцев, подобно как при использовании стирального порошка, клочок его попадает в мировой океан, благодаря тому там дохнут дельфины. Поэтому, коли Вы хотите сохранить жизнь дельфинам, руки прочь бумажку на этом месте в тавро того, что Вы просите никак не менять в Вашем номере полотенца по (что день!» Как-то, свернув с Ливерпульской улицы держи Кэннон, миновав Собор Св.Павла за Стрэнд Флит и перейдя на второй берег Темзы через мост Ватерлоо, я обнаружил достойный под мостом на приколе судно-ресторан типа наших «Поплавков». Для нем имелась большая надпись, которую я переписал в блокнотик. Делать за скольких потом оказалось, написано было следующее: «Извините. Далеко не стоит бросать в воду никакие предметы, в том числе чемоданы и Ваших друзей. Впрочем, и Вам самих тоже. Пожалуйста.» Английский остроумие в сочетании с английской вежливостью!

Наконец, собрав многочисленное потомок, родственники друзей отбыли куда-ведь в Шотландию, и я смог переселиться из надоевшего подворье «классического» отеля в не менее классическое приватное английское ф. Его архитектура и размеры были сплошь типичны для Лондона. На первом этаже располагались: узенький коридорчик возле входе, гостиная, величиной метров пятнадцать (зато с камином!) и тесная кухонька, метров пяти. Нате втором этаже находились две небольшие спальни (в одну изо которых меня поселили) и довольно большая чистилище комната. И на третьем этаже были пока еще две малюсенькие комнатки. Таким образом, проститутка площадь этого трехэтажного дома чуть (было) превышала размер нашей «сталинской» трехкомнатной квартиры. Около этом в жилище обитали муж, наложница и двое детей. Где здесь смогли уехать родственники с пятью (!) сорванцами в возрасте через шести до пятнадцати лет всегда осталось для меня тайной.

Мои английские авоська и нахренаська оказались людьми крайне гостеприимными. Вдобавок это гостеприимство распространялось не лишь на меня: уже на ближайший день соседнюю спальню занял рыжебородый добрый молодец с лицом, сплошь покрытым веснушками. Звали его Вик, по части национальности он был немец, числом профессии — музыкант. Причем не добродушный: играл на ретро-инструменте, именуемом эль-удом. Сие нечто среднее между гитарой и лютней, внушительных размеров, с грифом, загнутым нате конце каким-то изысканным крендебобелем. Выколотка арабский, завезенный маврами в средние века в Испанию. Звуки спирт издает жалобные, но весьма приятные.

С Виком автор быстро подружились. Он неплохо говорил за-французски, так что мне ажно удалось растолковать ему смысл классического русского вопроса: «Александра, можно я спрошу вас как иконописец художника?..» Вик оказался большим любителем пива (до сих пор бы, немец все-таки!), и автор этих строк с ним совершили несколько увлекательнейших экскурсий в области лондонским пабам. А потом случилась роковая суарэ.

Собственно то, что она окажется решающий, выяснилось позже. В тот вечер, выражаясь в английской манере, «автор очень мило провели время» у потрескивающего камина. Говорили о встрече Нового возраст — 2000, который, по убеждению наших хозяев, начался с Нулевого Меридиана в Гринвиче. Вообще-то они утверждали, что лучший новогодний сабантуй был в Лондоне: пушечный салют у музея Империалистической войны, крейсера «Белфаст», Королевских казарм, Королевской конной артиллерии, Тауэра и Королевского Арсенала, лазерная арочка, соединившая Александровский и Хрустальный дворцы, карнавальные шествия и представления возьми лондонских мостах, торжественные службы в Вестминстерском Аббатстве, Вестминстерском Соборе, Соборе Святого Павла… Вик отстаивал девственность. Ant. «континента» и ехидно интересовался, отчего разрекламированное гигантское кульбит обозрения в Лондоне так и не было запущено.

Дети строго-настрого было приказано безлюдный (=малолюдный) спускаться с третьего этажа, а взрослые, выражаясь в манере отечественной, «оттянулись в исчерпывающий рост»… Дорогие россияне! Исходя с собственного опыта, заклинаю: никогда маловыгодный мешайте виски с «Зубровкой», это может перевернуть кверху дном ваши планы коренным образом! Что-то со мной и случилось.

Проснувшись получи и распишись следующий день, как всегда ото холода (верхние комнаты в английских домах, наподобие правило, не отапливаются), я долго смотрел получай поблескивающую в лучах утреннего солнца инкрустацию эль-крюк, мучительно соображая, как он попал в мою спальню. Рядом дальнейшем расследовании выяснилось, что попал безвыгодный инструмент, а я — в чужую спальню и скверную историю. Закругляйся говоря, мы так набрались с Виком до, что перепутали комнаты. В этом маловыгодный было бы большой беды, благо бы Вик рано утром, опаздывая сверху самолет, не умчался в аэропорт Хитроу и без- вылетел бы оттуда в неизвестном направлении. Нераздельно с моим чемоданом. И тут я пожалел о «железном занавесе». В самом деле, был в состоянии ли еще лет десять отдавать чемодан, купленный мною в Гостином дворе в Петербурге попасть как две капли воды сходным с тем, какой-либо Вик приобрел у себя в Штутгарте! А в лоне тем так и случилось. Бог бы с ним, с чемоданом, хотя в нем были мои куклы — тетуня, которые я вез в Венецию! И еще опосля были деньги, в маленьком потайном карманчике. Я, согласно своей тупости, до сих пор далеко не могу разобраться со всеми этими кредитными карточками, они у меня вызывают такое а ревнивое подозрение, как, например, компьютеры. Благодаря тому и захватил с собой наличные доллары, которые рань плыли где-то высоко в небе.

Я был в отчаянии! Желательно схватить чемодан Вика, бежать нате набережную и запустить его в Темзу, умышленно предостерегающей надписи! А заодно утопиться самому.

Братва названивали в Штутгарт весь следующий период, телефон, конечно, не отвечал. Когда-нибудь вечером я, злой и усталый, вернулся с лондонских улиц, в соответствии с которым бродил в полной прострации, ми сообщили, что Вик позвонил стек с.

— Он хватился своего инструмента до сего часа в самолете, — сообщил хозяин, — да повернуть его обратно не был способным, в отличие от вашего премьер-министра! В эту пору он специально поехал в Париж, идеже будет ждать тебя в отеле «Георг V».

— А автомобиль?! — почти закричал я.

— Цел твой чемоданчик. Да что ты так переживаешь? Единодушно Париж посмотришь. На континенте теперь самое веселое время начинается: зимние карнавалы!

Знал бы муж друг, что увидеть мне придется малограмотный только столицу Франции…

«Над Парижем пунцово солнышко встает…»

Вокзал Ватерлоо в Лондоне настолько огромен, что закрадывается подозрение — Наполеон особенно здесь выиграл знаменитую битву. Вояжирование «на континент», как выражаются англичане, занимает чем) часа три. Сначала любуешься английскими пейзажами, дальше какое-то время едешь в темноте туннеля почти Ла-Маншем, после чего любуешься поуже французскими видами и через некоторое срок торжественно въезжаешь прямиком в Париж. Единственное, зачем печалило во время поездки, — поскребки прошлогоднего буйства стихии, которые четыре просматривались из окна вагона.

Выйдя в перрон, я, было, подумал, что обещанные карнавалы тут. Ant. там прямо и начинаются. Какие-то гоминидэ в касках с картонными моделями поездов бери макушках очень громко били в барабаны, дудели в дудки, улюлюкали, непрерывно подле этом выпивая и закусывая. Эль-три Вика, который я тащил на плече, залпом же привлек их внимание, и меня засыпали вопросами: «Точно это за инструмент? А как сверху нем играют? Не хочу ли я стаканчик? Никак не присоединюсь ли я к манифестации?» Оказалось, манифестируют рабочие SNCF (французского железнодорожного транспорта), желающие придать Парижу о своем намерении подключиться к забастовке работников подземный дворец.

В другое время я, может быть, и выразил бы совместность представителям французского пролетариата, но ми срочно надо было добраться вплоть до «Георга Пятого». Так как метрополитен не работало, пришлось ехать держи такси. Должен сказать, что с лихостью парижских водителей и их полным пренебрежением к правилам движения безграмотный сравнятся ни лондонские частники, ни самые крутые питерские лихачи. Таксо с бешеной скоростью неслось по узеньким улочкам, каждую одну минуту чуть не врезаясь в пешеходов, лотки мелких торговцев, часть машины и мотоциклистов. Когда я уже радикально попрощался с жизнью, машина взвизгнула тормозами, и кучер объявил, что мы приехали.

(парадный) отеля показался мне странно знакомым. Си как в Париже я до этого не видеть как своих ушей не был, то списал сие впечатление на известное явление ложной памяти, именуемое «дежавю». И не более позже понял, что видел пансионат «Георг V» как минимум в двадцати художественных фильмах. Стрела-змея не знаю, за что его манером) любят киношники.

Возле стойки я назвал фамилию Вика. Привратник пощелкал клавишами компьютера, зачем-ведь заглянул в пухлый гроссбух и объявил, сколько такой постоялец у них не числится.

Сие был удар ниже пояса! И настоль неожиданный, что я даже произнес одну каплю идиоматических выражений, не подлежащих переводу ни возьми один язык мира. В кармане лежали последние зеленка, а до российской границы было небольшую толику тысяч километров. И если «Кто не возражаю?» было для меня предельно очевидно (вот тебе и знаменитая немецкая исполнительность!), то ответ на восклицательный знак «Что делать?» явно повис в воздухе. Оставался «автостоп», и я ранее представлял себя голосующим на заснеженных трассах, затерянным и замерзающим в самом центре Европы, часом вдруг услышал, что портье называет мою фамилию, ударяя для последний слог:

— Мсье Шрагин?

— Ви! — пискнул я мажорно.

— Для вас письмо.

Разорвав одеяло, я прочел: «Dear Slava!» Вик, естественное, умудрился оставить послание на языке «международного общения». Тем не менее, это недоразумение быстро разрешилось: привратник любезно перевел записку на толковый мне французский. Смысл ее сводился к следующему. Балалаечник был в отеле, но неотложные состояние заставили его срочно отбыть в Страсбург. Позднее состоится фестиваль джазовой музыки, а кроме Вика может и не состояться. Вследствие чего Вик с извинениями приносил меня в жертву искусству, оплатив, все же, номер за сутки и оставив свидетельство на поезд. В заключение он рекомендовал ми не тратить время даром (вереница отходил только завтра вечером) и со страшной силой осмотреть достопримечательности французской столицы: «Распай, Монпарнас, Монплезир, Дежавю, Шартрез, Фонтебло, Жевузем и Булонский лесная) (кладовая…»

Я робко поинтересовался, не оставлен ли в (видах меня чемодан, но чемодана безлюдный (=малолюдный) оказалось. И все же я чувствовал себя, чисто Робинзон Крузо, увидевший на песке человеческие подгребки. В номере, обклеенном обоями «под Хохлому», с удовольствием скинул маврский инструмент, оттянувший все плечо, принял душ и отправился пожевать. Завтрак, как мне объяснили, был включен в лэндинг номера, оплаченного Виком. Правда, был возлюбленный весьма легким, так что я навалился нате закуски, в изобилии присутствовавшие на стойке со «шведским столом». А чисто то, что за этот хлебный спас желудка нужно платить отдельно, ми объяснили только на выходе, содрав хоть 60 (!) долларов (в пересчете на национальную валюту ровно по курсу французского «Центробанка» на побудьте на месте насыщения)!

Проклиная себя за осмотрительность и прикидывая, что все эти «Распай-Жевузем» ми теперь явно не светят, я решил посещать хотя бы на Эйфелевой башне. Ровно выяснилась, эта светлая мысль приходит в голову большинству парижских туристов: в одном ряду подножья башни стояла огромная цепь. Ожидание скрашивала красочная процессия девушек в киверах и белых рейтузах, вышагивающая подо звуки духового оркестра: очевидно, начались обещанные зимние карнавалы. Того) (времени я глазел на это зрелище, незнакомый живописный африканец коварным маневром лишил меня последней наличности.

Раньше я ощутил весьма чувствительный удар числом затылку, потом к ногам моим который-то со стуком упало. И (в же я увидел сверкающего белками очи и отличными зубами юношу, который, подобрав упавший содержание, принялся потрясать им перед моим носом и надсаживать горло на плохом французском: «Эта птичка (божия), мсье! Оно Вас выбрал! Сие, мистер, счастливый знак! Купите вернее, ведь его даже кормить отнюдь не надо!» Я разглядел, что держит дьявол жестяного голубя.

Оказалось, что чернокожих продавцов крутится в этом месте довольно много, и я стал далеко малограмотный первой жертвой пускаемых вдоль очереди заводных птичек.

Далеко не знаю, обладают ли эти африканские французы секретами «Буду» сиречь я просто сдрейфил от неожиданности, хотя 80 франков за «птицу решетка» выложил. Таким образом, у меня осталось флегматически столько наличности, чтобы подняться в вторую площадку башни, полюбоваться оттедова в подзорную трубу великолепным видом зимнего Парижа, достичь на метро до отеля, бери следующий день дать на слыхать носильщику и заплатить за вход в дорога), чтобы ехать на вокзал. Паровик уходил вечером, и я решил провести сочельник, прогуливаясь где-нибудь неподалеку.

При всем при том все вышло по другому. Перед эскалатором здоровенный африканец, весь убеленный сединами от серег и цепочек, сшибал тля в консервную банку. Ему было невыразительно, я и мой мавританский инструмент стали подходящими объектами его внимания. Возлюбленный заголосил:

— Брат мой! Я же вижу по части твоим украшениям, что ты моего брат!

Действительно, я ношу на запястье африканский запяст, но как он углядел! Я хотел проникнуть мимо, но уж больно его призывы напоминали родное «митьковское»: «Братушка! Твоя милость ведь брат мне?» — и я остановился.

— Я знаю, денег у тебя в закромах, — заявил парижский митек. И на) этом месте же предложил: — Сыграй бери своем инструменте!

«Почему бы и блистает своим отсутствием, — подумал я. Сыграю парижанам, может, фигли в шапку кинут. А ля гер, понимаешь, комок а ля гер!»

Надо сказать, чисто в парижском метро повсюду висят грозные плакаты, запрещающие уличным музыкантам тренировать здесь свое искусство. Вот по-под одним из них и состоялся отечественный импровизированный концерт: я мучил струны древнего арабского инструмента (поблескивать на нем оказалось не сложнее, нежели на обычной гитаре), а сотоварищи мои нового знакомого радостно били в барабаны и буби, подпевая непонятным русским словам:

По-над Парижем красно солнышко встает,

Числом Парижу красна конница идет!

До Парижу, по булыжной мостовой,

Погуляем, погуляем, пара, с тобой!

Эту песенку мы иным часом-то сочинили в соавторстве с одним моим питерским приятелем. Вовек бы не подумал, что придется (воплощать ее в парижской подземке! Народ спешил мимо, да кое-кто останавливался, чтобы предаться власти и даже кинуть денежку. Знали бы они, о нежели говорится в песне! Так мы помузицировали часа пара я спел почти весь свой ресурсы, включая «Вот мчится тройка почтовая». В сопровождении африканских тамтамов сие прозвучало просто изумительно. Шапка была мала) полной. Ни один ажан яко и не появился.

Заработанного хватило в легкой кутеж в каких-то закусочная и забегаловках: пили за российско-французскую дружбу, и я подарил африканцам сверху память жестяного «голубя мира». К вечеру меня учтиво доставили на вокзал, я проник в микст и завалился спать в обнимку с эль-удом и двумя бутылками дешевого красного инструмент, преподнесенного напоследок парижскими митьками.

Эльзас-Жемчужина Адриатики или «прощай, мясо!»

В честь Нормандии была названа знаменитая эскадрилья, Бордо и Бургундия известны до винным этикеткам, Гасконь — родина д\’Артаньяна. Эльзас а навсегда приклеен в нашем сознании к Лотарингии. Этакие сиамские пара, которых долго пытались разделить Галльский петух и Германия.

Хитрый эльзасский народ, одинаково халатно изъясняющийся на французском и немецком языках, забрал себя лучшее из двух абсолютно чуждых друзья-приятели другу культур: любовь к виноградному вину и пиву. Очертание Мажино осталась лишь в учебниках истории алло в горячих сердцах местных ветеранов. Мера между странами тоже ушли в историю. Об эту пору Эльзас — центр единой Европы. В полную силу географически и чисто политически. Здесь в столице департамента Страсбурге находятся Европейский сборище и Европейский суд по правам человека, а и Совет Европы.

За все срок, пока поезд бежал с северо-запада в юго-восток, я так ни разу и безвыгодный проснулся, честно проспав Шампань с ее известными винами Veuve Clicot и Moot et Chandon, Реймский кафедральный собрание и знаменитые сады, столь восхищавшие Людовика XIV. Вырванный с объятий Морфея настойчивыми прикосновениями, я с какой радости-то спросил на чистом английском (сказались лондонские денечки!): «Гляди зэ мэттэ? Уже Эльзас?» Держи что проводник с интонациями Бэрримора ответил: «Элза-с, сэр!»

Вик встретил меня бери перроне. Он сразу же бросился щупать и обнюхивать свое мавританское чудо, впоследствии, устыдившись, заключил в объятия и меня. Симпатия что-то возбужденно объяснял, перейдя ото волнения на немецкий, который я во всех отношениях не понимаю. Когда мы под конец объяснились, выяснилось, что Вик приготовил с целью меня целую культурную программу. «Т. е. говорят у вас, Слава, — сказал симпатия торжественно, — нет худа минуя добра! Уж коль ты попал семо, я покажу тебе нечто необыкновенное!»

И некто показал. Шумный Страсбург, по монументальным улицам которого бродят респектабельные взяточникидепутаты Европарламента. Благопристойный Мюлуз — настоящую Мекку автомобилистов прощай мира: в здешнем музее есть весь век — от машины на паровом двигателе Серый попугай 1878 года, легендарных моделей Этторио Буггати предварительно знаменитого чаплинского «Роллс-Ройса Модель III лимузин». Замок О-Кенигсбург, откуда начинается знаменитая Винная аллея, прославившаяся отборными белыми винами «Гевюрцтрамминер», «Сильвенер» и «Мускат». Починок Сульц, где расположен родовой предохранитель баронов Дантесов: именно отсюда возьми ловлю счастья и чинов уехал в Россию молоденький повеса и сюда же вернулся, сделано не один, а с молодой женой точно по фамилии Гончарова, по имени Катрин…

Я оценил самоотверженность Вика. По-настоящему, ему необходимо было репетировать и репетировать, так вроде фестиваль старинной музыки все приближался — и наконец-то грянул. Грянул он в городе Колмер, в последнее час(ы) оккупированном московским виртуозом Владимиром Спиваковым. Получи этот раз здесь было прорва людей, игравших на самых невероятных инструментах. В отдельных случаях Вик тронул струны эль-чуна, я, право, устыдился своего парижского «концерта». Оказалось, зачем из древнего инструмента можно пользоваться просто фантастическую музыку, а я-то терзал его чисто обычную семиструнную гитару в какой-нибудь питерской подворотне!

Встреча продолжался недолго, но оказалось — сие только прелюдия. Вообще различные празднества и карнавалы сотрясают Европу с января и вплоть прежде Великого поста, поэтому, собственно, само существительное «camavale» переводится как «прощай, дичь!» В Эльзасе же, как я понял, сие дело поставлено на настоящий нория. Причем среди празднеств встречаются больно экзотические: праздник улиток в Озенбахе, сабантуй спаржи в Хердте, ярмарка почтовых отправлений в Пфаффенхоффене, торжество джема в Шатенау, праздник капусты в Орчуире и неприсутственный горчицы в Райхстете. Не говоря ранее о таких традиционных забавах поселян, чисто музыкальные фестивали, конкурсы самодеятельной песни, автопробеги и праздники пива.

Держи один из них мы и попали. И не без того Вик утверждал, что это мера не идет ни в какое сопоставление со знаменитым немецким Октоберфестом, я был потрясен счетом и качеством разнообразных сортов пива, которое французы, немцы и прочий пришлая публика поглощали в неимоверных количествах. Вдобавок все это проходит довольно миролюбиво, без традиционного российского мордобоя и разборок сверху тему «Ты меня уважаешь?» Токмо раз удалось наблюдать, как некую даму, пытавшуюся возбужденно облобызать чучело медведя, выводили по-под руки. Дама вяло отбивалась и кричала «за-русски»: «Вы мне сие тут прекратите! За все уплочено!»

Вслед всей этой карнавальной круговертью я малость было не забыл, что меня ждут в Венеции. Серость мой оказался в целости и сохранности (надели баять, что его содержимое — тоже), и я устойчиво решил сменить континентальный французский условия на морской итальянский. Денег получи самолет хватало, но Вик неважный (=маловажный) хотел об этом и слышать. Оказалось, его ведет дружбу) Петер едет в Рим на своей машине и обходительно согласен закинуть меня в Венецию. Рассудив, что-что из окна\’автомобиля больше увидишь, нежели из иллюминатора самолета, я согласился.

Сермяга, расчеты мои не оправдались. Петер больно спешил и всю дорогу гнал сообразно платным автобанам со стремительностью героя «Звездных войн», преследующего имперские звездолеты. А скоростные трассы в Европе без (малого сплошь огорожены шумоизоляционными стенками, (до что увидеть чтонибудь из окна довлеет чему что трудно. Кроме того, выяснилось, кое-что Петер говорит только по-немецки (в английском дьявол был полный ноль, как и я), и перед самой Италии пришлось проскучать, слушая металлические бряцания разнообразных рок-н-ролл-групп.

Я почему-то думал, фигли Венеция расположена как на берегу, этак и в море. Оказалось, что только в поток, на островах, расположенных в четырех километрах с берега. Сюда еще в IX веке бежали народонаселение римской провинции Венетто, преследуемые варварами. Острова соединены с берегом длинной дамбой, по мнению которой проходятжелезнодорожные пути, автострада и всяческие коммуникации. Автор въезжали в город рано утром, другой раз по каналам на лодках развозили пищевые продукты в магазины и рестораны. Петер меня высадил, наш брат попрощались. Он уехал, а я отправился подбирать нужный мне адрес.

Это оказалось полно(те) непростым делом. Вообще, Венеция похоже лабиринту, особенно в районах, далеких ото центра. Улицы редко бывают шириной побольше полутора и длиной более ста метров. Все-таки, улицы — это громко сказано. В большинстве своем они безлюдный (=малолюдный) имеют даже названия. Названия имеют как большие площади и центральные улицы. А перечисление домов — сквозная, адрес пишется, примем, так: «Венеция, дом 5564». Отсыревшие стены имеют (спустил обшарпанный вид: везде облупленная грим, сквозь которую светит красный запрещающий знак. Однако не могу сказать, чисто это мне не понравилось. Сие придает особый шарм Венеции. В качестве кого и нищие — они тут, в отличие через домов, чистые и веселые.

Все сии необычные декорации дома по сочленение в воде, дворцы и колокольни, мосты и площади — яко специально созданы для главного действа: Венецианского карнавала, кульминации волшебных зрелищ, которыми благополучная Старый Свет развлекает себя каждую зиму. Вследствие моим итальянским знакомым, которых я в конце концов благословенно отыскал, мне удалось побывать в репетиции карнавала, который проходит после этого в феврале. Помните фильм Феллини «Юлушка и духи»? Костюмы в фильме называют «без- имеющей аналогов гениальной фантазией художников». Сие небольшое лукавство. Истоки гениальной фантазии — тут. Ant. там, среди воды, гондол и отсыревших стен. Так, что довелось видеть на площади Святого Качество, вызывает головокружительное ощущение ирреальности: круглым счетом, наверное, чувствовала себя Алиса, попавшая в небезызвестную Страну Чудес. Празднество в Венеции имеет неуловимый привкус запредельности. В различие от Франции, где все окейно, но как-то очень по мнению-земному.

Не случайно Венецианский фестиваль ведет родословную от римских Сатурналий, мистического праздника, другой раз не только пили и предавались веселому разврату, однако и менялись (всерьез, пусть и ненадолго!) жизненными ролями: гулям становился господином, господин — рабом, а избираемый «хан Сатурналий» в конце концов кончал настоящим самоубийством.

Древние языческие тени предварительно сих пор витают возле церкви делла Салюте для стрелке таможни, среди каменных кружев Дворца дожей, подо куполом собора Святого Марка…

Чисто можно передать словами? Это, дорогие россияне, без усилий надо видеть своими глазами!