В поисках Рима

Eму нрaвились сии бeспрeрывныe внeзaпнoсти, нeoжидaннoсти, пoрaжaющиe в Римe.
Н. В. Гoгoль. «Вечный город»

В Рим, кaк и вooбщe в Итaлию, eдут, чтoбы встрeтиться с гoрoдoм, гдe мнoгo прeкрaснoй и нeсрaвнeннoй стaрины, лучшeгo в мирe искусствa, aнтичныx пaмятникoв и рeнeссaнсныx фрeсoк, стaрыx мрaмoрoв, гдe в прямoм смыслe oщутимo «дыxaниe истoрии».

Всe этo и нa сaмoм дeлe тaк.

Нo eсть и нeчтo инoe, вестись мoжeт, сaмoe глaвнoe.

Oщущeниe, чтo Вечный город, кaк ктo-тo мудрo и тoчнo скaзaл, — «oтeчeствo нaшeй души».

Нaшe «культурнoe сoзнaниe» — скoлькo бы нe измeнялa eгo Aмeрикa — eврoпeйскoe сoзнaниe. Нaс — кoгo лучшe, кoгo xужe — вoспитывaли нa eврoпeйскиx цeннoстяx, и ктo xoть рaз пoбывaл в эрмитaжныx зaлax, ужe нe зaбывaeт ни зaвoрaживaющиe лицa мaдoнн Лeoнaрдo дa Винчи, ни кoлдoвскую живoпись Вeрoнeзe, ни гoрдeливыx и кoвaрныx римскиx цeзaрeй, высeчeнныx с пoтускнeвшeгo ужe мрaмoрa.

Кoгдa нaс eщe никудa нe пускaли, кoгдa зaгрaницa былa, кaк вырaжaлся Oстaп Бeндeр, «мифoм o зaгрoбнoй жизни» — в ту пoру кaждый, кoгo спрaшивaли, кудa xoтeл бы oн (тeoрeтичeски, рaзумeeтся) съeздить, нeпрeмeннo oтвeчaл: «В Пaриж!». Кoнeчнo жe, Пaриж — oлицeтвoрeниe «зaгрaницы», сeрдцe цивилизaции, шикa, лeгкoмыслия, изящeствa, вoзвышeнныx грeз, пoэзии, гoрoд звeнящий шпaгaми и блистaтeльными рулaдaми нeсрaвнeннoгo фрaнцузскoгo языкa, «нa кoтoрoм нe тoлькo гoвoрили, нo и думaли нaши дeды» (Лeв Тoлстoй).

Нo вспoмнитe, скoлькo удивитeльныx, глубoкиx и тoнкиx людeй стрeмились здравствовать и дaжe умeрeть в Итaлии, грeзили и вспoминaли o нeй. Рaблe, Мoнтeнь, Пуссeн, Стeндaль, Гoгoль, Блoк, Брoдский… Скoлькo литeрaтурныx гeрoeв прoживaли в Итaлии свoю судьбу, кaкиe фильмы здeсь сняты — «Слaдкaя житьё (Dolce vita)», «Нoчи Кaбирии», «Вечный город(Fellini — Roma)», нe стoль извeстнaя, нo блистaтeльнaя кaртинa Гринуэя «Брюxo aрxитeктoрa» (The Belly of an Architect)».

Город на семи холмах нe прoстo гoрoд — сoбытиe, явлeниe прирoды, подлунная, кoтoрый прoстирaeтся нe тoлькo в прoстрaнствe, нo и вo врeмeни. У нeгo нeт нaчaлa и нeт кoнцa.

Нe пoтoму ли тaк чaстo стoят в Римe уличныe чaсы?

В чeм-тo Город на семи холмах — сущeствeннee, сeрьeзныe, вaжнee всex прoчиx гoрoдoв. Нe нужнo на этoгo oбъexaть вeсь мир, этo oщущaeтся аксиомой. Тут. Ant. там человек остается наедине с самым началом, с «завязью» нашей европейской цивилизации.

Если бы, конечно, он хочет этого.

О, нет вопросов, Рим — рай для туриста и дозволяется прожить не одну неделю, повинуясь окрикам гида «посмотрите по правую сторону, посмотрите налево…» В самом деле, ваша сестра увидите массу прекрасных памятников. ваш брат можете щелкать фотоаппаратом, снимать прелести города на видеопленку. Но, поверьте, позднее, глядя на фотографии или диcплeй телевизора, вы испытаете разочарование.

Тем не менее Рим ждет свидания с вами. А ваш брат, вместо того, чтобы, затаив полипноэ, вглядываться в его странное и прекрасное физиомордия, весело его снимаете…

Но во настал день и час, вы прилетели в аэродром Фьюмичино, или, как симпатия называется официально, аэропорт «Леонардо несомненно Винчи».

Если вы бывалый авиапутешественник и видывали аэропорты Парижа (и уж беспременно — Нью-Йорка), здесь вас от жилетки рукава не поразит. Разве только необыкновенной важности карабинеры, высокие, красивые и строгие, в фасонный униформе.

Но по пути — раньше Рима километров двадцать пять — все на свете же начинается некоторое волнение. Идеже, когда мелькнет сквозь обезличенный цивилизованный вид нечто вполне римское?

Шоссе мнится мере) и провинциальным после просторных, отливающих светлой сталью немецких автобанов и элегантных французских «autoroutes» с их настойчивой и изысканной рекламной чехардой. Хотя сквозь эту провинциальную «безликость» неожиданно пробиваются приметы наступающих чудес.

Пинии.

Маленькие, испокон (веку зеленые, грациозно кривые (именно (до!), деревья с плоской кроной. Автор видели их на картинах, читали о них. Сие уже Италия, линия — знак «полуденных стран». Так вот где-то подальше, по (по грибы) каким-то скучными строениями, бери холмике возникло что-то бурно гордое, нездешнее, страшно знакомое.

Малограмотный знаю, что увидите вы в первый раз. Быть может, и просто безымянные остаток забытого храма, но сумрачный брокателло — примета торжественной древности — уже напомнила вы, что вы на земле Лациума, по-иному говоря, в Древнем Риме…

Здесь говорили сверху языке, чеканном, как медь легионерских лат, для той забытой, торжественной латыни, получай которой уже никто не говорит, а которую изучают, которой поклоняются хоть те, кто вовсе не знает ее.

Тогда возникло все то, что давнёшенько и прочно вошло в нашу жизнь, несмотря на то мы и не вспоминаем — откуда всегда это. «Сколько воды утекло», -произносим автор, не ведая, что говорим о римских водяных часах -клепсидре. «Аэроузел», слово уж куда как современное — равно как из латыни: «aer — воздух», «portus — порт». Вся великая литература настоена получи этом языке, все мыслители былых времен к ней обращались, и Солнце нашей поэзии, писавший, что «латынь из моды вышла в настоящее время», читал и переводил (и как!) римских поэтов…

Делать что вам повезет, вы можете свести знакомство с удивительным зданием. Говорю «если повезет», поелику сюда из Рима вряд ли ваша милость специально поедете, а по дороге изо аэропорта попасть сюда несложно.

Я имею в виду базилику св. Павла «следовать стенами» (Basilica di san Paolofiore le mura, до латыни — Extra Muros). Въезжая в Вечный город, мы не думаем о раннехристианских временах, токмо о Ренессансе, барокко, античности. Сознание далеко не подготовлено к этому мрачному торжественному зрелищу, к уходящим в бесконечную глазом не окинуть высоченным нефам, к странному храму, идеже фараонское величие сочетается с пустым пространством и аскетичным великолепием. После всего пожара здание было основательно перестроено, так об этом не хочется вызывать: впечатление не меняется, долго в храме существовать трудно, он слишком велик, и спокойная титаничность его внушает холодный трепет, в этом месте начинаете вы ощущать христианский Вечный город, безжалостный в своем угрюмом и агрессивном фанатизме.

И смиренное (ожидания) радостных чудес с тех пор ранее не покидает вас.

Потом, до конца ногтей неожиданно (в Риме неожиданно все и вечно) что-то делает, см. эпиграф!) словно бы в провале и тем временем на возвышении (такое в Риме иногда постоянно, поскольку время подняло столица и прежние холмы теперь ниже уровня улиц) вам вдруг увидите просто маленький Колизей. А если вы остановитесь и несколько минут посмотрите бери его пористые, будто из окаменевшего пепла выстроенные стены, вам заметите, что он на ваших глазах становится огромным, оставаясь маленьким. И ваша милость окончательно уверуете в неопределимую сказочность Рима.

Знамо, позднее вас специально свезут в Колизей, расскажут о нем тьму интересных историй, же это первое впечатление не найти сходство с экскурсией среди суетящихся туристов и торговцев.

Ваша сестра еще по-разному встретитесь в Колизеем. Особенно симпатия таинственен и великолепен на исходе дня, иным часом падают стремительные римские сумерки, загораются лампы компетентно устроенной подсветки и вместо темного силуэта сверху розовеющем небе он обращается в светлое ксантопсия на сумеречном фоне.

Если первым Римским ни свет ни заря у вас нет собственных, давно придуманных планов, сядьте возьми метро «Термини» (туристов чаще общем селят близ вокзала Термини, собственными глазами (видеть) вокзал — дерзкое и нестареющие создание архитектурной мысли тридцатых — само собой разумеется, заслуживает вашего внимания), и поезжайте получай площадь Испании (Piazza di Spagna).

В меру, о транспорте и о передвижении. Рим в этом смысле град нелегкий. Метро всего две очертания и далеко не рядом со всеми знаменитыми инде города есть станции. Автобусы, как минимум и работают, в отличие от того но Парижа, до поздней ночи, невыгодный так уж многочисленны. А город, точь в точь известно, лежит на семи холмах, выступать по нему утомительно. И хорошо бы разобраться в автобусных маршрутах, прикупить недельную карточку, чтобы не прожигать силы и время на длинные и очень утомительные пешие переходы. И еще невредно иметь в виду, что билеты продаются в газетных киосках, а без- в автобусе и что можно купить пусть даже один-единственный…

Метро примечательно только лишь откровенной надписью над билетной кассой «берегитесь воров». Же вот древнеримские названия станций -«Colosseo», «Flaminia»!

Напоследках, станция «Площадь Испании».

Будем рассчитывать — еще рано, может быть, безвыгодный очень солнечно, поэтому почти ни души, туристы не пришли. Чуть хмурится арша, незначительной, старой и обшарпанной кажется знаменитая эскалатор, площадь невелика, буднична и даже безграмотный слишком похожа на площадь. Круглым счетом, улица у подножия лестницы.

Подождите. Без задержки произойдет новое чудо в череде итальянских чудес. Смотри и не спешите. В этом городе дело горит нельзя.

Картина начинает наливаться цветом и масштабом. Мелкотравчатый фонтан, оказывается, заполнен водой цвета семя с изумрудом, легкий ветер чуть рябит ее солидус. Тускло и изысканно заблестел мрамор, а самоё лестница вдруг круто вознеслась к небу, стала циклопической и единодушно с тем соразмерной. Обрела смысл и первостепенность тишина, словно бы серьезнее стали человек, сгустилось спокойствие. И узкая улица у подножия лестницы как бы расширилась. И лица элегантных карабинеров напомнили мраморные лики римских цезарей.

Стала осязаема спокойная яркость Рима. Все приобрело особую красноречивость и даже смешные подробности римской жизни стали осязаться как детали таинственной смазки. Бесспорно, дама в шляпке и норковом жакете, едущая бери мотороллере, — сюжет куда подобно ((тому) как) забавный, и старик-точильщик на велосипеде, служащем все вдруг и точильным станком, вызывает улыбку. Однако, может быть, это такое заколдованное римское страна, как у Андерсена или Кэролла в «Стране чудес». До настоящего времени здесь странно.

А если вы оторветесь с этого голову кружащего волшебного зрелища, повернете в сторону Гуляние (Corco) — главной улицы Рима, начнете оскудеть по улице Кондотти (via dia Condotti), в таком случае встретитесь с историей вполне реальной. (в, у самой площади, по правую руку -знаменитое пельменная «Греко», основанное действительно неким греком больше двухсот лет назад. Сюда приходили Гете, Стендаль, Вагнер, изо дня в день бывал Андресен (видите, не вдруг мы вспомнили о нем!), живший в этом но доме. Римский вариант парижской «Ротонды», гнездо поэтов и художников былых времен. Сохранилось обстановка прошлого века, он в Риме провинциально роскошен и претенциозен, же кафе очаровательно наивным своим богатством, обоями давленого бархата, старыми фотографиями.

Вместе Испанская площадь (как и весь Город на семи холмах, разумеется!) просто дышит литературными ассоциациями. У подножия лестницы жили Китс и Шелли. А основа основ, совсем рядом обитал Стендаль, пишущий эти строки не только всех известных романов, же и поразительных «Прогулок по Риму». «Затем) чтоб(ы) быть на высоте этих переживаний, — писал дьявол об ощущениях, испытанных в этом городе, — нужно в крен долгого времени любить и знать Город на семи холмах. Их не поймет молодой двуногий, которого никогда еще не постигали несчастья». Поразительные краснобайство. Их мог написать лишь Стендаль, где-то умевший любить, так много любивший и неизвестно зачем редко и мало любимый. И так умевший питать (ненависть Италию.

Я знал, что он жил полностью рядом, но попал к его дому на беду. Был конец мартовского дня с сделано низким, но почти летним итальянским солнцем. Я устал, маленько сбился с пути и, не стремясь уставить справки у прохожих или заглядывать в замысел, просто брел, дыша Римом. И прелюдий) увидел странную улицу. Она без поблажек поднималась прямо в небо, в синюю пустоту, и всего темная линия виднелась высоко в глубине. Заведенным порядком, я пошел туда, к этой странной лазури. Табличка в стене пронзила сознание — Via Gregoriana. В этом месте, 3 августа 1827 года Стендаль нанял комнаты «маловыгодный торгуясь», чтобы скорей бежать глаз оторвать не мог Римом, а ведь он бывал через некоторое время много раз, жил месяцами, и до настоящего времени же нетерпение томило его: «Раскрой садилось, в моем распоряжении было токмо несколько минут» — даже первоначальный вечер боялся он потерять. Я шел ввысь, почти физически ощущая присутствие сего удивительного человека, казалась неуместной шарашка торгового дома Версаче на группешник Грегориана… Конечно же, я несправедлив, и нелепы сии мысли, но мне все кроме чудится, что в Италии должны торгашить лишь шпагами, масками, отравленными перстнями, нотами, тамбуринами возможно ли карнавальными домино.

Разумеется, Риму, в духе любому городу, нужны обычные магазины. Тем паче, что реальная жизнь в нем ощутима порой до какой-то взрывной силы. И, разве что ненадолго отрешиться от щемящих воспоминаний и неотрывно взглянуть вокруг, то не так что «связь времен», но их абсолютная неразделимая синкретичность. Ant. разобщенность тут же обожжет ваше стемма. Ant. слепота.

Как-то я шел по незнакомой улочке. В самом центре Рима, идеже-то между Косо и площадью Навина. По-под воротами дома вполне современной постройки темнела глубокая выгреб, рядом с которой еще старательно пыхтел клемшел. А из ямы торчала выпачканная свежей землей античная очередь с почти не тронутой временем замысловатой коринфской капителью. По (по грибы) ней в самой глубине двора — лупленый, но великолепный фасад неведомого чертог с пышными, тоже облупленным барочным фонтаном, вроде не странно, действующим — в брызгах воды инда мерещилась маленькая радуга. Над по всем статьям этим великолепием сушились сиреневые невыразимые на веревке. И стало понятно, благодаря тому в Риме вечно стоят часы — будто можно разобраться — не то аюшки?, который час, а «какое, милые, не откладывая тысячелетье на дворе»… И старь, и роскошь барокко, и сегодняшний быт — до сей поры сливалось в единственный Рим, который самочки обитатели его и раздраженно, и нежно называют «нечистый бриллиант».

Да, он и невелик, и только и знает плохо убран, но для него — пустобрюхая суета все то щегольство молодых (преддверие Римом — и тысячелетний Париж сравнительно несовершеннолетний город!) столиц, без которого они теряют пай своей притягательности. Ему не чему нечего удивляться ничем казаться. Он может вестись даже смешным — как на площади раньше знаменитым фонтаном Отреви, гигантским, до некоторой степени даже нелепым в своей странной чуть не кичевой чрезмерности, хотя и в нем таится странная — забавная, языческая, балаганная и оптом грозно-утонченная красота. А знаменитая сверху весь мир площадь Навона (Piazza Navina), словно бы бы лишенная архитектурного единства, обрамленная домами и церквями изо пыльного ржаво-серебристого камня, звенящая упругими струями неутихающих фонтанов, нежели пленяет она — и навсегда — каждого, который побывал здесь хоть однажды? Да, эффектны и нарядны старые барочные фасады, позволяется долго любоваться блистательной скульптурой фонтанов, однако есть издания и статуи в Риме, куда как более знаменитые. Нет, площадь завораживает тем, зачем древние называли «genius loсi» — «пуруша места», накопленной веками атмосферой задумчивого и совместно безмятежного праздника, этой удивительной отъединенностью через остального города, хотя каждый тут. Ant. там чувствует, что он — в сердце Рима. Невыгодный древнего, не нового. Просто — Рима.

«…После этого, в Риме, не слышалось что-ведь умершее; в самих развалинах и великолепной бедности Рима безграмотный было того томительного проникающего чувства, которым объемлется индивидуальность, созерцающий памятники заживо умирающей нации. После этого противоположное чувство: тут ясное торжественное спокойство». Яко писал Гоголь полтораста лет отдавать, и как прав он был.

Ценность — оно повсюду в Риме, процитирую вторично Гоголя:»…народ, в котором живет эрос собственного достоинства: здесь он il popolo, а неважный (=маловажный) чернь, и носит в своей природе прямые азы времен первоначальных квиритов».

С этим ваша милость встретитесь повсюду. Редкий римский cameriere (паголенок будет с Вами хоть каплю подобострастен, равняется как и неучтив. Он радушный дачевладелец, вы желанный гость. Конечно, всеевропейский п прежней любезности коснулся и Рима, хотя все же здесь многое на другой манер. «Светлая непритворная веселость», говоря словами всегда того же Гоголя, встречает вам здесь куда чаще, чем в иных столицах. Связь — способ существования для итальянца, другой раз кажется, что и жизнь здесь едва лишь проще и дешевле именно из-после добродушия людей.

Правда, надобно бывать на ч, что в Италии люди не чрезмерно любопытны, как-то самодостаточно и плохо, нехарактерно и неохотно говорят на каком-либо языке, далее родного итальянского. И если вы пленительно говорите по-английски или по части-французски, вам это не больно поможет.

Зато, если вы пускай бы бы чуть-чуть можете объясниться объединение-итальянски, это вызовет сочувственное упоение. Итальянцы относятся к старательно говорящему в корявом итальянском иностранцу, как любящие старики к первым шагам начинающего ходить ребенка. Трепетно и умиленно.

И как не гордятся они Римом, знают они его не бог знает как. Римлянин знает только то, отчего ему интересно. И ответ: «Io non so (я не знаю)» ваш брат там услышите куда чаще, нежели в других столицах. Я однажды спросил у красавца карабинера получай Корсо в самом центре Рима, что греха таить ли я стою перед палаццо Русполи. Некто посмотрел на меня доброжелательно, нечувствительно элегантно отдал честь и погрузился в задумчивость. Посмотрел на палаццо, помолчал и сказал вне тени смущения: «Possibile, signore…Possibile… (должно, сеньор, возможно)».

Но удивительно, на этом месте все равно как-то уймись, чем в других странах, язык которых вас внятен. Может быть, еще и (вследствие здесь многое легче, не говоря о фолиант, что жизнь чуть дешевле, нежели в Париже или Лондоне.

Несметное число дешевых пиццерий — просто спасение, буде у вас здоровый желудок и скромный кошелек. И сытно, и воз) (и маленькая тележка), и действительно недорого.

А какой кофе! Со временем чашечки эспрессо (густейший напиток, перелитый лишь на донышко) можно устремляться на борьбу с мафией как нарком Катанья, а лакомкам лучше отведать знаменитого cappuccino — с целой шапкой сладких взбитых сливок, разэтакий приготовляют только в Италии.

Впрочем, и отобедать в ресторанчике можно очень вкусно и в сравнении недорого.

Любая траттория — если сие не шикарный дорогой ресторан, завсегда, дает возможность вкусно и скромно слопать. Тартеллини, равиоли — нечто подобное пельменям, тысяча и Вотан вариант спагетти и макарон, при этом фиал превосходного дешевого вина из погреба хозяина (vino della casa). А смотри пиво — так себе, если олигодон вы такой до него горе-охотник, попросите разливного (birra alla spina).

Да Рим такой город, что и еда может повергнуть вас в смятение резким смешением времен и пространств.

Сиречь и везде, в Риме недороги и хороши китайские рестораны. А когда такой ресторанчик — на состав Фламиниа! Вдумайтесь в эти слова. Группешник Фламиниа — дорога Фламиниа, по которой тяжело стучали шаги римских когорт, звенело кастет и легион за легионом шли получи и распишись севере покорять варваров. А теперь — сие просто узкая улочка на окраине, после которой резво бежит желтый трамвайчик. И чайна-официант говорит со мной точно по-итальянски немногим лучше меня, зато его четырехлетний сынок — китайчонок-бамбино — стрекочет, как сущий потомок Данте. Вот вам и Город на семи холмах…

В кафе, пожалуйста, посидите подольше. В Париже сыны) Адама открыты внешним впечатлениям и одновременно погружены в себя, в этом месте же не слишком любят терять за столиком, чаще расхаживают согласно помещению, то подходят к стойке, так толпятся в каком-то углу, болтают. В одном изо таких кафе сидел патрон, работая держи портативном компьютере. «Джузеппе, — крикнул дьявол бармену, — второе марта, сие был какой день?» — «К тому идет, четверг». — «Очень может (пре)бывать», — согласился хозяин и бестрепетно занес сии сомнительные сведения в компьютер. Великое итальянское «possibile»!..

И точь в точь они платят налоги? Недаром у налоговой полиции уминать даже бронированные катера с пушками!

Идеже же все таки он, незаметный Рим?

Под тяжелыми арками Колизея? Близ случайно открывающейся в проемах оживленных улиц колонны Траяна, напоминающей своим тускло-серебристым силуэтом нате темно-вечереющем небе о жестоком величии империи, подчинившей себя половину мира? В маленьком кафе, идеже итальянцы естественны, словно в собственной семье и улыбаются вы, как старому знакомому? В пыльном сумраке музея Дориа-Памфили (зайдите тама непременно!), перед всевидящим взглядом Веласкесовского папы Иннокентия X, кой, как рассказывают, увидев этот неповторимый портрет, воскликнул: «Troppo vero (через силу похоже)!»? Среди садов Монте-Пинчо, из каких мест открывается незабываемый вид на купола Рима, иначе говоря на вечернем Корсо, похожем держи бесконечную праздничную залу, где персонал забывают о печали, на фешенебельной улице Витторию Венето, идеже Феллини снимал «Сладкую жизнь», идеже все богатство нынешнего римского «света» заносчиво выказывает свой суетный блеск? На пороге Пантеоном — храмом всех богов, идеже покоится прах великого Рафаэля, ((очень) давно ставшего божеством, Пантеоном, который и ради самого великого мастера был седовласый древностью, перед храмом, рядом с которым и всесторонне современные конные карабинеры в черных с лиловым подбоем плащах кажутся памятниками?

А слыхать, более всего Рим открывается в потрясающем фильме «Fеllini- Roma», идеже город показан сквозь время и прогалина, сквозь судьбу человека и судьбы людей (посмотрите, коль (скоро) сможете, эту картину перед поездкой).

Хотя главный ваш Рим — поверьте — в экий-то «внезапности», о которой никто до сих пор не знает, который вы ни на каплю не ждете. И которая заставит вы подумать о том, что слова «пожизненный город» — отнюдь не банальная олицетворение, а самая суть Рима, где о времени в такой мере легко забыть, и где недвижные стрелки часов вконец не кажутся случайностью.